Посреди земли

— Они у меня в кармане, — запинаясь, пробормотал он. — Я все время собирался заскочить к ней по пути… но… всегда что-то мешало… — Он яростно сжал кулаки. — Черт бы побрал эту вечную гонку! Работа, заместительство, договоры, консультации, новые публикации, новая машина, новая мебель, новый ковер, новая шуба, командировка, конгресс, симпозиум, туристская поездка, Испания, Египет, олимпиада в Монреале… только на соседнюю улицу никак не попадешь, а там старая женщина перерезает себе вены. Славная, милая, добрая, достойная любви старушка!

На другой день утром, когда родители ушли на работу и брат с сестрой остались в квартире вдвоем, Эмёке запаковала свои вещи и попросила брата вызвать такси и проводить ее на Западный вокзал. Мальчик никогда не видел сестру такой взрослой, серьезной, исполненной решимости — растерявшись, он повиновался. Обратный билет у Эмёке был, за такси брат заплатил из своих карманных денег. Пока Эмёке раскладывала в купе свои вещи, он в порыве какой-то непонятной нежности купил сестре в киоске все, какие нашлись на венгерском языке, газеты и журналы, даже «Вестник пчеловода». Со слезами на глазах мальчик топтался на перроне у опущенного окна вагона.

— Ты могла бы подождать до рождества, — всхлипывая, говорил он. — Всего два дня осталось!

— Ты что плачешь? — Эмёке украдкой вытерла нос оставшимся у нее большим носовым платком отца. — Ох ты, глупый… глупый братишка…

— Но послушай… Тебе не будет там одиноко?.. Не будет скучно без семьи? Без елки? — Он смущенно улыбнулся. — Я, конечно, знаю, что елку приносит не Дед Мороз, но все-таки… Остаться на рождество в одиночестве, наверное, очень плохо.

— Я не буду в одиночестве. У нас в общежитии много народу. Там есть чилийские, южноафриканские студенты, они не могут поехать на родину. Ни к своим семьям… ни к себе на родину.

— Но ты-то зачем уезжаешь? Почему бы тебе не остаться дома? Кто тебя обидел?

— Не скажу, братишка. Мне пока очень тяжело. Я не могу об этом говорить.

— Ты написала об этом в письме, которое оставила у папы на письменном столе?

— Нет, не написала. Папа и так знает. Я только написала, что уезжаю в университет, а то он еще, чего доброго, напугается и подумает о чем-нибудь плохом.

— О плохом?.. Хуже того, что ты уехала?

— Подумает, будто я что-нибудь с собой сделаю.

Поезд тронулся. Мальчик шел рядом с вагоном.

— До свиданья, братишка! До свиданья! Будь человеком, учись получше!

— Пиши, Эмёке! — кричал мальчик. — Напиши, кто тебя обидел!

— Писать не стану! Когда-нибудь расскажу. Поезд ускорил ход, мальчик уже не поспевал за ним.

— Когда? — кричал он.

Эмёке высунулась из окна по пояс. Слезы ее капали на перрон.

— Когда тебе исполнится восемнадцать! — крикнула она. — Если к тому времени сам не поймешь!

Перевод Е. Тумаркиной.

Анна Йокаи

Когда я начала писать, меня часто спрашивали, кто я. Трудно ответить на этот вопрос, говорила я, ведь подлинный ответ не дашь до конца своих дней. И теперь я придерживаюсь того же мнения. Знаю, откуда я явилась, куда держу путь, но знаю и другое: пока живу, все этапы преходящи и окончательный приговор будет дан только на конечном этапе.