Post-Horror: Art, Genre, and Cultural Elevation

По мнению Лиготти, великим вкладом Г. П. Лавкрафта в сверхъестественную фантастику стала разработка древних и внеземных "космических ужасов", возникающих за пределами человеческого пространства-времени и абсолютно безразличных к ценности человеческой жизни или моральным понятиям, таким как "добро" и "зло".

 

Все мы можем существовать как персонажи лавкрафтовских рассказов, смутно подозревая, что не имеем постоянства в хаотичной вселенной, но мы все равно остаемся очарованными деталями наших собственных жизненных повествований, несмотря на то, что в конечном итоге знаем, что наши истории должны закончиться в могиле.29 Адам Чарльз Харт отмечает, что, как бы ни сталкивались его рассказчики с неописуемым, космическая фантастика ужасов Лавкрафта все равно опирается на повествовательный троп монстра, чтобы придать хотя бы частичную форму непостижимым сущностям, само существование которых так часто сводит героев Лавкрафта с ума. Это означает, что, даже если его монстры не вызывают у читателя сочувствия, в фигуре монстра как формальном локусе для страхов, тревог и сил, которые мы, возможно, не в состоянии полностью понять или сформулировать, все равно есть что-то обнадеживающее.30

Несмотря на то, что роман "История призрака" Дэвида Лоури имеет мало общего со сверхъестественной фантастикой ужасов Лавкрафта или Лиготти, он затрагивает многие из тех же экзистенциальных/космических проблем, превращая монстра в экзистенциального странника во времени. Это не просто изображение призрака как пафосной фигуры, вызывающей панику из-за безвременной смерти человека, - в конце концов, в истории литературы и кино ужасов нет недостатка в таких меланхоличных духах, преследующих человека.

- Лоури радикально снижает роль призрака как архетипического страшилища, изображая его простым актером под белой простыней, как костюм маленького ребенка на Хэллоуин или злодея из "Скуби Ду". Если в "Маме!" действие усиливается до смешного благодаря военному жанру, то в "Истории с привидениями" титульный персонаж в общем-то недотягивает до юмора. Однако после нескольких потенциальных смешков, вызванных первым появлением призрака, фильм вскоре истощает эту реакцию в леденяще-медленном изображении тоски как среди живых, так и среди мертвых. В то время как неторопливое повествование "Темной песни" и "Матери!" временами все же заметно динамично, два последних фильма, рассмотренных в этой главе, по сравнению с ними крайне минималистичны и, возможно, лучше всего демонстрируют влияние "медленного кино" на постхоррор-корпус (о чем говорилось в главе 2). Действительно, эти два фильма, кажется, происходят в "призрачном времени", а не в "человеческом"; месяцы, десятилетия и даже столетия человеческой истории проходят плавно, через временные эллипсы, в то время как длительность конкретных (прожитых) моментов кажется бесконечно растянутой.

Сигнализируя о своем модернистском влиянии эпиграфом из начальных строк рассказа Вирджинии Вульф "Дом с привидениями" 1921 года, "История призраков" также сразу же обозначает свои высокохудожественные устремления с помощью старинного соотношения сторон 1,33:1, с виньетированными углами, как на фотографии викторианской эпохи. Как и в некоторых постхоррор-фильмах, о которых шла речь в главе 5, эта строгая визуальная рамка парадоксальным образом обращает наше внимание на преобладание пространственно-удаленных образов, подобно тому как запечатлеваются космические образы, похожие на галактики над головой, соседствуют с обыденными сценами домашней жизни в доме представителей низшего среднего класса. Молодая супружеская пара, обозначенная в конце титров только как "К" (Кейси Аффлек) и "М" (Руни Мара), живет своей обычной жизнью, но однажды ночью их будит громкий, диссонирующий звук чего-то, ударяющегося о пианино, которое предыдущий жилец оставил в гостиной, - первый признак того, что они не одни в этом пригородном доме. Примечательно, что в фильме воссоединились Аффлек и Мара из предыдущего фильма Лоури, Ain't Them Bodies Saints (2013); как "Мама!" становится интереснее в свете экстратекстуальной информации о романе между режиссером и звездой, так и едва нарисованная пара в "Истории призраков", кажется, получает дополнительную характеристику благодаря этой интертекстуальной связи.