Постижение военного искусства

Репрессии 1937-38 годов заставили осознать: только думающая армия, обладающая образованным офицерским корпусом и настоящим Генеральным штабом, способна возродить военное искусство, стать действенной силой, добиться победы, надежно обеспечить защиту Отечества. Пока в РККА были и творили военные специалисты (бывшие офицеры русской армии), она считалась лучшей в Европе. «Что там ни говори, — отмечали В. Рапопорт и Ю. Геллер (Ю. Алексеев), — но вопреки всем препонам и трудностям — объективным и сконструированным сталинским руководством — РККА середины тридцатых годов была великолепная, первоклассная армия. Лучшая в отечественной истории. На ту пору самая передовая армия Европы и, безусловно, самая думающая. Богатая талантливыми людьми, искавшая и впитывавшая все лучшее, что было в народе [...] Этой армии любой враг был по силам. Невозможно представить, чтобы РККА отдала Гитлеру половину страны».[5]

Уничтожение таких деятельных патриотов и офицеров российского государства, как Свечин, — на которых следует равняться — это действительно измена Родине. Репрессировав высший командный состав накануне мировой войны, сталинский режим убил дух, традиции, культуру и творческую мысль в армии. Судьба Свечина напоминает о том, что это преступление никогда не должно быть забыто, что требуется помнить об особой роли офицерства в укреплении обороноспособности страны, что российскому государству необходимо проводить ответственную, нравственную военную политику. Свечин, претерпевший до конца за правду и за преданность военному искусству, останется вечным укором обществу, допустившему расправу над цветом офицерства, которым всегда держалась Россия.

Образ Свечина — думающего и действующего в непростой обстановке Первой мировой войны — уже увековечен в исторической эпопее А. Солженицына «Красное колесо».[6] Полковник Воротынцев (главный герой) и его «alter ego» генерал-майор Свечин предстают в ней настоящими русскими офицерами: государственно мыслящими, знающими военное дело, обладающими рыцарскими качествами и стремящимися «действовать для спасения России». Таким бы власть... и русская кровь не лилась бы потоком, и русская армия победоносно окончила бы всемирную войну, и Россию бы они «вытащили», и революцию не допустили.

Воротынцев («стратег» и мятежник в душе):

— Все так, Андреич. Но я говорю тебе: в разорении — дела общегосударственные. И потому требуется от нас нечто большее, чем простая служба в Ставке.

Свечин («башибузук», «сумасшедший мулла»):

— Разваливают, скотины, военную власть во время войны во имя якобы победы [...] Егорий, Егорий! Сколько раз я тебе говорил: чтобы делать историю — не надо взбрыкивать, не надо из упряжки выбиваться. Норов у тебя несчастный. А где поставлен — там и тяни. И так идет история.

В ходе Великой Отечественной войны 1941-45 гг. и после нее осознали, что Свечин во многих отношениях был прав. Война действительно приняла тотальный, затяжной характер. Потребовались, как он и считал, перманентная мобилизация и напряжение всех сил, чтобы выдержать и победить. Важнейшим способом войны стала стратегическая оборона на собственной территории, изматывающая противника в ряде операций и подготавливающая условия для контрударов и последующего стратегического наступления. Подтвердилась целесообразность предложения Свечина о размещении основных объектов военной промышленности на востоке СССР.

Несмотря на то что война развивалась по сценарию, предсказанному Свечиным, после падения сталинского режима в первую очередь реабилитировали М. Тухачевского — «демона гражданской войны», инициатора травли Свечина, а также его самоубийственную для России стратегию сокрушения (а заодно и «теорию глубокой операции», которая перед войной была объявлена «вредительской»). Именно эти установки вновь возродились в военной стратегии СССР 50-70-х годов, невзирая на появление ядерного оружия. Внимание же к личности Свечина и его взглядам было привлечено лишь значительно позже в статьях А. Агеева, Ю. Геллера, А. Хорева, В. Ларионова, В. Лобова, А. Анфиногенова, В. Иминова и других почитателей таланта выдающегося русского мыслителя.[7]

Подлинный ренессанс идей Свечина как стратегического мыслителя произошел в 80-90-х годы. В связи с новым политическим мышлением и общим ослаблением СССР, а затем и России, вновь приобрела актуальность свечинская стратегия «измора», которая соответствовала оборонительному характеру военной доктрины и требовала осмысленных действий, предвидения, экономного, рационального и максимально эффективного использования военного инструментария политики в кризисных ситуациях. Осмысление взглядов Свечина в контексте новых реалий политики безопасности 80-х—90-х годов нашло отражение в ряде статей Андрея Афанасьевича Кокошина.[8]

В послевоенные годы наследие Свечина пользовалось вниманием во Франции, США, ФРГ, Швеции. Для западных исследователей «русский Клаузевиц» был интересен злободневностью своего стратегического мышления, серьезным изучением эволюции искусства о войне.[9]