Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Ханна Бланк в книге Straight пишет, что, как бы тяжело нам ни было поверить в это сегодня, «антропологические и исторические свидетельства указывают на то, что влюбляться — это не человеческий инстинкт, а поведенческий паттерн, который выучивается. В культурах, где нет явных проявлений опыта романтической любви, большинство людей не влюбляется» вообще или так, как в западной культуре это кажется естественным. Поупражнявшись на половом, гендерном и сексуальном вопросе, мы уже имеем представление о социальном конструктивизме, поэтому я даже не буду подробно останавливаться на том, что — да, любовь это целиком изобретение человеческой культуры, социальный конструкт; более того, Шуламит Файрстоун пишет, что романтическая любовь это мужское изобретение

; споря с феминистками в интернете, мужчины часто любят хвалиться тем, что «вся цивилизация, культура и технологии изобретены мужчинами», поэтому давайте здесь отдадим должное французским трубадурам, которые в 11 веке придумали куртуазную любовь (и не забудем про существование трубадурок в 12 веке, чья поэзия отличалась менее идеализированным изображением любовного субъекта). В культуре, где преобладает эссенциалистский взгляд на чувства, любовь, как и гетеросексуальность, считается естественной для человека; как и гетеросексуальность, в нормативном обществе любовь из естественной превращается в обязательную для всех. Только первой есть что противопоставить, а второй — нет; в повседневном языке антоним любви это ненависть — эмоция, которую сложно в продуктивном ключе сделать частью идентичности. Заслуга освободительных квир-движений в том, что негетеронормативные привязанности всё большим числом людей считаются такими же ценными, как и гетеронормативные. Но на противоположном краю любви — только нелюбовь, отсутствие события, провал в «нормальной» человеческой психике; и это укрепляет её позиции как безальтернативного чувства.