Постмортем

Тальф пробежал глазами по изящным и аккуратным, будто и не написанными от руки, а отпечатанным буквам.

— Простите, тут… — робко подал он голос. Жандарм укоризненно посмотрел на него, поджав губы.

— Что?

— Написано, что я получал плату за умышленные преступные деяния. Но я же…

— Молодой человек, вы получали плату? — раздражённо скривился жандарм.

Тальф поник:

— Ну… Да.

— То есть у вас было заранее обдуманное намерение заработать на оживлении павшей скотины?

Кивок:

— Было.

— Ну вот видите, — одними уголками губ улыбнулся жандарм. — А деяние в итоге оказалось преступным, так что…

— Но я…

— Мо-ло-дой че-ло-век! — отчеканил страж закона так, что Тальф втянул голову в плечи. — Я не собираюсь ради вашей прихоти переписывать целый лист. Вы ведь не разбираетесь в законном уложении и судопроизводстве, верно?..

— Верно, — упавшим голосом ответил юноша.

— Тогда оставьте это дело тем, кто разбирается, — голос жандарма неожиданно потеплел и Тальф невольно почувствовал жаркий прилив благодарности. — Подписывайте, ничего страшного не произойдёт. Суд во всём разберётся.

Тальф дочитал и вопросительно поглядел на старика. Тот кивнул, после чего некромант вздохнул, и поставил свою подпись на нескольких листах.

— Отлично. Офицер! — снова скрип несмазанных петель. — В камеру его.

— Что?! — вскочил юноша. — Но как? Почему?..

— А вы думали, что мы погрозим пальчиком и отпустим? — нахмурился жандарм. — Вы участвовали в преступлении и признали это, — он потряс в воздухе стопкой листов. — Дальше решит суд.

— В какую его? — спросил давешний синемундирный офицерик. Обернувшийся Тальф увидел своё отражение в его надраенных до блеска пуговицах. — В первую?

Жандарм взглянул на молодого человека и мгновение помедлил с ответом:

— В какой народу поменьше?

— Во второй! — отрапортовал офицерик, от усердия вытягивая из узкого воротничка шею с острым кадыком и едва ли не щёлкая каблуками надраенных сапог. — Никого нет!

— Давай туда, — кивнул дознаватель. — И пока что никого не подсаживай.

Стоило ледяному железу коснуться запястий Тальфа, тот впал в странное оцепенение. Его повели по длинным коридорам, где расхаживало множество людей, носивших всего два вида обуви: либо надраенные до блеска сапоги, либо грязнющие башмаки, от которых на ходу отваливалась засохшая глина, а из дыр торчали чумазые пальцы.

Поворот налево, затем поворот направо, раз, два, три, четыре, пять ступеней в подвал, бьющий в нос невыносимый смрад немытых тел, гнили и испражнений.

Лязг металла, грубый толчок в спину: «Руки сквозь решётку! Руки, я сказал!»

Тальф торопливо просунул ладони между прутьев, и тяжеленные кандалы исчезли. Следом за ними исчез и офицерик — стремительно взбежал по лестнице, закрыл за собой дверь и громыхнул замками.

На мгновение установилась тишина, и молодому человеку хватило этого времени на то, чтобы снова включиться в происходящее. Серый луч света из маленького окна под потолком честно пытался рассеять прелую тьму, но ему удавалось лишь намёками обозначить размеры и очертания предметов: несколько длинных и узких участков подвала, огороженных решётками, огромный тюк гниющей соломы рядом с Тальфом и бледные фигуры в камере напротив. Юноша задрожал, огляделся и тихонько шмыгнул носом, пытаясь побороть отвратительное и постыдное желание разрыдаться.

— Это кто тут у нас такой? — раздался голос, которым могла бы говорить куча мусора: старая, спрессованная и раскисшая под дождём

— Колдун, чтоль? — переспросил второй, низкий и хриплый. Фигуры пришли в движение и придвинулись к решётке камеры напротив. Тальф отшатнулся: жуткие морды вызывали настоящий ужас даже не будучи освещёнными. Сломанные носы и уши, шрамы, нечётное количество конечностей и глаз — они шевелились, дышали, говорили, плевали и толкались так гармонично, будто были единым существом, собранным из тех частей, которыми побрезговали остальные некроманты.

— Похоже, колдун! — снова мусорная куча. — Эй, колдун! Оживи моего дохляка! — хлюпающий, шамкающий и чавкающий смех подхватили ещё несколько глоток. — А то висит без дела уже лет тридцать!

Тальф увидел говорившего: тот прижал к решётке все свои останки и что-то демонстрировал, но, к счастью, темнота милосердно скрыла, что именно.

— Эй! Это ж он! — послышался знакомый голос Синюшного. — Эй! Эрик! Эрик! Это же…

— Тальф! — толстяк грозовой тучей заклубился за спинами первого ряда узников. — Ах ты!.. Мелкий!.. Да как ты смел! Посмотри, что ты наделал! Посмотри! Затащил меня сюда! Горе мне, горе! — толстяк явно работал на публику, видимо, подозревая, что за происходящим в камере следят. — Что же мне теперь делать? На что будут жить мои детки? Ты виноват, слышишь, мерзкий колдун! Твои тёмные чары околдовали меня и заставили нарушить закон!

— И ведь отсадили его от нас, ишь… — поддакивал синюшный. — Сдал всех, небось, с потрохами. Всё рассказал, везде закорючку поставил! — недалеко от камеры Тальфа упал смачный плевок, но пол стал от этого лишь чище. — Доберёмся до тебя! Слышишь, щенок?! Доберёмся!

— Горе мне, горе… — продолжал на фоне причитать Эрик.