Постперестройка

Второе. Именно наличие «другой жизни», волчьей, биологической, приводило людей с духовной жаждой в монастырь. Они бежали туда от тягот и мерзостей греховной низменной жизни. И чем тяжелей была обстановка за стенами монастыря, тем крепче держались вместе те, кто бежал сюда от нее, тем эффективнее был их труд, если возвращаться к экономическим категориям.

Третье. Еще полстолетия назад, в эпоху становления коммунизма, такая форма труда не могла иметь решающего значения, поскольку в индустриальном обществе экономическая ставка неизбежно должна была делаться именно на сверхмассовость, поскольку на сотни миллиардов продукции приходилось сотни миллионов работающих.

Четвертое. Перспектива превратить коммунистические общины в очаги высокопроизводительного, общественно значимого труда появилась лишь в конце XX века, когда сотни миллиардов экономического эффекта могут быть получены сотнями тысяч людей, а в недалеком будущем — возможно уже десятками тысяч. Таким образом, локальный труд выдвигает себя на роль всеобщего, давая коммунизму новые возможности реализации своего изначального замысла.

Пятое. Достаточно эффективные эксперименты по высокоэффективному локальному труду, основанному на общности, коллективном духовном стимуле и, главное, культуре сообщества (субкультуре), формирующей особое представление о качестве жизни не только и не столько в количественных категориях, существуют в реальности. Мы можем отнести сюда и наши скиты, духоборческие общины, казачьи поселения, примеры жизни и деятельности крупных северных поселений, коммуны 20-х годов. Мы можем отнести сюда же японские фирмы-семьи, израильские кибуцы и десятки других типов так называемой «третьей экономики».

Шестое.

Параллельно с этим мы должны говорить о росте эффективности агрессивных сообществ, формируемых по типу стаи, где уничтожение коллективов-соперников, инстинкт группового доминирования, другие регрессивные стимулы являются основой колоссального экономического эффекта.

Седьмое. В этой ситуации «первая экономика», классическая формула трудящегося индивидуума, который свободно реализует свой потенциал на свободном поле структур — субъектов экономической деятельности (корпорации, фирмы, кооперативы и пр.), является как бы вымирающим динозавром, то есть численно доминирующей, но одновременно уходящей в прошлое формой организации труда. Реальная конкуренция в XXI веке будет идти между «второй» и «третьей» экономиками. Она, по сути, будет являться экономическим аналогом политической борьбы между коммунизмом и фашизмом.

Восьмое. В условиях глобального кризиса экономика начинает не только ориентироваться на максимум эффективности, но и все жестче минимизировать издержки. Исторически здесь могут быть лишь два выхода: либо замена количественных показателей жизни в качестве стимулирующих труд — качественными и переход ко всеобщему коммунистическому труду, либо сохранение количественных стимулов для меньшинства (элиты) и тотальное подавление большинства человечества в более или менее изощрённых формах.

Исторически коммунистическая экономика получает свой шанс, свою перспективу, использовать которые мешает, как это ни странно, предшествующий опыт коммунизма именно в плане организации им трудового процесса, то есть в плане сугубо экономическом.

15. ИЗДЕРЖКИ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ТРУДА В ХХ СТОЛЕТИИ

Монах, принимая постриг, давал обет и становился на путь духоборческого подвижнического труда, сознательно тем самым отделяя себя от мирян, имевших другие мотивы деятельности. Монах шел на это добровольно, изучив устав данного монастыря, пройдя в нем послушание и искус системой сложных испытаний, посвящений и ученичества.

Коммунисты заявили о своем намерении превратить страну в коммуну, то есть в коммунистический монастырь. Но жизнь внесла свои коррективы. Она показала, что вся страна не может жить одним большим монастырем по непостижимому для большинства граждан уставу, что все население не может и не хочет эффективно трудиться при стимулах к труду, не воспринимаемых этим населением как таковые. А раз так, то вскоре произошла неизбежная и исторически необходимая на определенном этапе подмена монастыря — казармой.

Отнюдь не монахами чувствовали себя люди 30-х годов, рядовые граждане СССР, которым не чуждо было ничто человеческое. Они чувствовали себя солдатами, причем не профессионалами, добровольно принявшими присягу и имеющими тягу к воинскому труду, а мобилизованными на некую войну, образ которой был для них достаточно ясен.