Постправда: Знание как борьба за власть

Ключевое качество присущего Руссо понимания авторства состояло в том, что он никогда не объявлял, о чем именно он пишет – о «факте» или «вымысле», он просто принимал на себя ответственность за правдивость выраженных в его тексте мыслей и чувств, приглашая читателя испытать содержание на самом себе, тогда как свою авторскую безупречность он обосновывал исключительно следствиями такой встречи. Применяя этот остроумный метод, он избежал атак тех, кто мог бы озаботиться вопросом соответствия источникам той же «Новой Элоизы» (состоящей из длинной переписки близких людей), и при этом ему не нужно было осторожничать и ограничивать реакцию читателя, специально заявляя, что его произведение является исключительно плодом воображения (как это обычно делалось в практике написания романов). В свете этой попытки Руссо, занявшей у него всю жизнь, превратить свое кальвинистское воспитание, полученное в Женеве, в радикальную секулярную этику, которая оказалась наиболее плодотворной тогда, когда ее подхватил ранний Маркс, очевидным прецедентом его текстуальной практики оказывается личное чтение Библии. (На чем настаивали протестанты-реформаторы, ставшие источником первой волны распространения грамотности в современную эпоху.) В отличие от томистов и других «докторов церкви», реформаторы предполагали, что Библия обращается напрямую к каждому человеку, не нуждающемуся в обширных научных размышлениях. В самом деле, казалось, что значительная часть этой учености затемняет или запутывает основное послание Библии, как его понимали реформаторы.

В условиях современной политики знания, по крайней мере, если иметь в виду секулярные западные общества, довольно сложно оценить роль «буквализма» в первоначальном стремлении к массовой грамотности, которая до этого не была приоритетом христианства, хотя последнее и основано на священной книге. Реформаторы хорошо понимали, что даже читатели, не получившие утонченного образования, могут использовать Библию для того, чтобы придать соответствующую форму своей жизни. Следуя именно этому духу, они приступили к переводам священной книги, обычно дополняемым визуальными образами, на только-только появившиеся «вульгарные» языки, из которых впоследствии сформируются языки современной Европы [Pettegree, 2005, ch. 5–6]. Действительно, современная теория перевода вроде той, что повлияла на известный тезис Куна [Kuhn, 1970; Кун, 1977] о несоизмеримости научных парадигм, опирается на представление о том, что Библия, в новых переводах существенно переписываемая (примером служит английская версия короля Якова), возможно, приближает

читателей к исходному смыслу священной книги намного лучше, чем если бы они были вынуждены изучать еврейский, греческий или арамейский языки [Nida, 1964; Fuller, 1988, ch. 5].

Руссо был одним из первых светских авторов, которые представляли свои работы в схожем свете, призывая читателей понять истины, о которых он пишет, самостоятельно обживая его слова, а не исследуя эмпирическое основание того, что изложено на странице. И так же, как вера в Бога возникала из личной встречи со священной книгой, Руссо привлекал свой фан-клуб (в том числе при помощи рассылок) тем, что предлагал поклонникам подробный язык выражения специфических – обычно весьма эмоциональных – состояний сознания, которые до этого в общем обороте не встречались. С нашей сегодняшней точки зрения, Руссо занимался тем, что Гюстав Флобер позже назвал l’éducation sentimentale (воспитание чувств). Взрывное воздействие работ Руссо в его собственное время лучше объяснить «драматизацией» частной жизни: вместо того чтобы примерять маску на манер актера или «Вольтера» (это был псевдоним), Руссо делает из маски самого себя, а потому попадает в ситуацию, которая обычно ассоциируется со жрецом, отправляющим религиозный культ. Соответственно, влияние Руссо можно проследить на протяжении всей современной эпохи, поскольку оно проявляется во все более экстериоризированных репрезентациях состояний сознания, обычно приватных, начиная с романов и заканчивая сегодняшними книгами по селф-хелпу и мыльными операми.