Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Впрочем, со страницы 225 Апполонов вдруг узрел различие модерной и домодерной светскости. Если раньше модерная светскость просто продолжала домодерную, то теперь оказывается, что она приходит на смену домодерной – но не из ниоткуда, а из той интеллектуальной почвы, которая была заложена в античности, а в Средние века была подхвачена, в частности, латинскими аверроистами XIII в., пострадавшими, что неудивительно, за свои идеи о самодостаточности мира. Это уже более полезное высказывание. Действительно, модерная светскость начала возникать на заре Нового времени не на пустом месте – ее концептуализации предшествовала ощутимая подготовительная работа. Обычно в связи с этим упоминается Иоанн Дунс Скот и ряд других схоластов, стоящих у истоков философии модерна[712]. Апполонов указывает на заслуги латинских аверроистов в этом подготовительном процессе. Только почему он считает, что этим тезисом кого-то опровергает? Наоборот, он подтверждает позицию «постмодернистов», нюансируя их тезис дополнительными подробностями.

Финальный абзац главы (231), в котором ждешь каких-то ясных концептуальных разъяснений и подведения итогов, снова заканчивается двусмысленными рассуждениями о том, что модерная светскость или была всегда (и просто ждала своего часа), или формировалась постепенно еще со времен античности. Причем формировалась в результате процесса, который «приводил время от времени к серьезным качественным изменениям». Насколько «качественными» и «серьезными» были эти изменения и в чем именно они заключались, Апполонов, увы, умалчивает.

Собственно, всего вышеописанного вполне достаточно для доказательства тезиса о серьезных концептуальных проблемах книги Апполонова. Эти проблемы, безусловно, не делают всю работу бессмысленной – в ней есть целый ряд ценных замечаний, которые могут нюансировать историю того, как дихотомия «религиозное / секулярное» трансформировалась на протяжении истории западной культуры. Интересны, например, замечания про принцип etsi deus non daretur

(221–224).

Скажу несколько слов про «религию». Если Апполонов все же признает «серьезные качественные изменения» в концептуализации светскости, то ему придется признать и серьезные качественные изменения в концептуализации религии. Дело в том, что светскость влияет на второй элемент оппозиции – религию. Если меняется одна часть конфигурации, то меняется и другая часть. Модерной секулярности соответствует модерная религия, тогда как домодерной светскости – домодерная религия. В рамках дискуссий о постсекулярном обществе говорят о преодолении модерной конфигурации «религия – светское» в пользу того, что в этой логике оказывается уже «пострелигиозным» и «постсекулярным» (или постмодерной религией и постмодерной светскостью). Собственно, Апполонов пару лет назад сам написал статью «Россия пострелигиозная»[713], в которой справедливо обратил внимание на то, что религиозный ренессанс в России XXI в. не может быть осмыслен с помощью понятия «религия», что мы нуждается в некоем новом понятийном аппарате, за неимением которого он и использует термин «пострелигиозность». Но обратной стороной пострелигиозности является та самая постсекулярность, против которой Апполонов возражает. А возможность пострелигиозности / постсекулярности подразумевает как религиозность / секулярность, так и дорелигиозность / досекулярность (то есть те формы религии и светского, которые существовали еще до появления тех форм религии и светского, которые в этом пострелигиозном / постсекулярном контексте преодолеваются).

* * *

Сам Апполонов, судя по всему, чувствует этот концептуальный изъян своей работы. Поэтому периодически использует несколько иную стратегию. Мол, неважно, модерная или домодерная концептуализация «религии» и «светского»; главное, что сами сущности – то есть религия и светское – существовали ровно в том виде, в каком они существуют сегодня (156 и далее). Просто средневековые люди описывали их несколько иначе, чем мы, видимо, не понимая истинного положения вещей.

Это интересный подход. Действительно, допустим, что у понятий «религия» и «светское» есть своя история, и можно говорить о смене разных понятийных конфигураций – в древности люди использовали эти понятия не так, как мы сегодня. Это все любопытно, но разве исключается возможность того, что в Средневековье все же существовали и религия, и светское именно в современном смысле? Какая разница, были ли у людей той эпохи понятия для обозначения тех или иных культурных форм? Они придерживались своих догматов, совершали ритуалы, посещали церкви, то есть практиковали религию, а в свободное от религиозных обязательств время занимались примерно теми же делами, которыми занимаются светские люди сегодня. Разве отсутствие понятий или же иное их употребление является необходимым доказательством отсутствия религии или секулярного в нашем понимании этого слова?