Свободной рукой он двинул мне под дых. Я бы, может, и согнулся впополам от боли, но он все еще держал меня за грудки – за рубашку и шкуру под ней, больно.
– Тебе надо назад, – добавил он. – Там есть на что посмотреть.
Я едва мог дышать, но то, как он это сказал, и кое-какие намеки из Шума показали мне наконец кусочек правды.
– Это ты их послал, – выдавил я. – Это не меня они услышали. А тебя.
– Никудышные мужики выходят из умных мальчишек, – процедил Аарон и крутанул тем кулаком, которым держал меня.
Я, конечно, взвыл, но, черт его задери, не заткнулся.
– Они не в моем Шуме услышали тишину! Они ее
– О нет, Тодд, – возразил он. – Они ее в твоем Шуме услыхали. Просто я
Зубищи его со скрипом изобразили улыбку под бородой – совершенно дикую.
– …и кого нужно наградить за все усилия.
– Ты спятил, – выдал я.
И, черт подери, это была чистая правда, но как же я хотел ошибиться!
Ухмылку он с губ уронил, а зубы стиснул сильнее.
– Оно мое, Тодд, – сказал. – Мое.
Я понятия не имел, што – оно, но раздумывать об этом не стал, так как понял одну важную вещь. Про которую мы с Аароном оба забыли.
Што у меня в руке до сих пор нож.
Ну а дальше сразу случилось много всего.
Аарон услыхал
… а я – ножом, раздумывая между тем, смогу ли вот так взять и пырнуть его…
…но тут в камышах раздался треск, и Мэнчи завопил:
– Крок!
И мы оба услышали:
Аарон даже повернуться не успел, как на плече у него уже сомкнулись крочьи зубы, а когти схватили и поволокли в камыши. Меня он, конечно, отпустил, и я снова рухнул наземь, держась за грудь – очень уж крепко он ее прихватил.
Когда я поднял глаза, Аарон бился в грязи, сражаясь с кроком, а спинные плавники еще одного целенаправленно скользили к ним.
– Бежать! – почти провизжал Мэнчи.
– Золотые, еть их, слова, – сплюнул я, кое-как поднялся на ноги – рюкзак тянул меня назад, а подбитый глаз никак не желал разлепляться, – но медлить мы не стали и припустили: бегом, бегом и бегом.
Скоро мы выбрались из грязищи и понеслись по полевой низине к началу болотной тропинки и дальше, прямиком в болото. Мэнчи сам перепрыгнул через бревно, через которое раньше приходилось переносить его на руках, – даже шагу не сбавил, – и я вслед за ним. Впереди показались спакловы лачуги, где мы вот только сегодня утром побывали.
Нож я все еще сжимал в руке, и Шум гремел вовсю, а мне было так страшно и больно, и в голове такая чехарда, што я как будто знал без тени сомнения: вот сейчас я найду спакла, который прячется в своей Шумной дыре и убью его нахрен до смерти, до смерти, до смерти нахрен, просто за все, што сегодня случилось.
– Где та штука? – прохрипел я псу. – Где тишина?
Мэнчи как полоумный кинулся нюхать все кругом, бегая от дома к дому, а я изо всех сил пытался приглушить свой Шум, но это было совсем без шансов.
– Скорее! – велел я. – Пока оно не убежа…
Я даже не договорил, потому што услышал ее. Ту прореху в Шуме, громадную и страшную до жути. Немного в стороне услышал, за спачьими домами, дальше, где кусты.
На сей раз она никуда не делась.
– Тихо! – лает Мэнчи, весь навострившись, и кидается мимо хижин в кусты.
Тут тишина, конечно, тоже движется, и хотя мне снова давит грудь и страшная печаль так и течет в глаза, я не останавливаюсь и бегу за моей собакой, и не останавливаюсь, и с трудом перевожу дух, сглатываю тяжесть, и вытираю воду с глаз, покрепче берусь за нож и слышу, как лает Мэнчи, и тишину тоже слышу – она вон там, прямо за деревом, прямо за деревом, прямо вон за тем деревом, и я ору и заворачиваю за чертово дерево, и бегу прямо на тишину, оскалив все зубы, и кричу во все горло, и Мэнчи лает, и…
Я останавливаюсь.
Прямо на всем скаку.
И не опускаю, совершенно, ни разу не опускаю нож.
Вот он, смотрит на нас, дышит тяжело, сидит на корточках у корней дерева, закрываясь руками от Мэнчи, и глаза почти мертвы от ужаса, но все равно пытается выставить руки вперед, да только выходит совсем жалко.
А я просто остановился.
Держась за нож.
– Спакл! – брешет Мэнчи, хотя слишком трусит, штобы нападать, потому што я стою и не двигаюсь. – Спакл! Спакл! Спакл!
– Заткнись, Мэнчи, – бросил я.
– Спакл!
– Я кому сказал, заткнись! – проорал я, и он наконец замолк.
– Спакл? – уточнил Мэнчи, растеряв уверенность в происходящем.
Я еще раз сглотнул, прогоняя ком в горле, ту невероятную тоску, што все накатывает и накатывает, и гляжу, и в ответ глядят на меня. Знание опасно, и мужчины лгут, и мир меняется, хочу я того или нет.
Потому што никакой это не спакл.
– Это девочка, – говорю я.
Это девочка.
Часть II
7
Если бы на свете были
– Это девочка, – повторил я, все еще едва переводя дух. И в груди давило, и нож, конечно, по-прежнему был в руке.
Девочка.