Поступь хаоса

Виола яростно гребла, штобы не дать нам унестись по стремнине, но она была слаба от того, чем он там ее опоил, и нас относило все дальше… все дальше…

– Нет, – я слышал, как она бормочет. – Нет. Нет.

– Отпусти его! – завопил я из последних сил.

– Девчонка или собака, Тодд, – воззвал Аарон, совершенно спокойно, только это было еще страшнее прежних криков. – Тебе выбирать.

Я схватил нож, выставил его перед собой, но голова у меня так кружилась, што я потерял равновесие, упал и приложился зубами о скамейку.

– Тодд? – Виола все еще гребла против течения, и лодку медленно вело и вращало.

Я сел с полным ртом крови, и мир так закачался, што почти уложил меня обратно.

– Я убью тебя, – выдавил я, но вышло так тихо, што с тем же успехом можно было разговаривать с самим собой.

– Последний шанс, Тодд. – Голос Аарона звучал уже не так спокойно.

– Тодд? – взвизгнул Мэнчи. – Тодд?

И никакого…

– Я убью тебя. – Но получился только шепот.

И никто…

И выбора на самом деле нет…

И лодку уже выносило на середину…

И я посмотрел на Виолу, а она все гребла, и слезы капали у нее с подбородка…

И она посмотрела на меня…

Но выбора все-таки не было…

– Нет, – произнесла она и задохнулась. – Ох, нет, Тодд…

И я протянул руку и положил ей на локоть, штобы она перестала грести.

Ааронов Шум взметнулся валом багрового и черного.

Течение взяло нас и понесло.

– Прости! – крикнул я; каждое слово из меня будто выпиливало зубьями, а грудь стиснуло так, што воздуху в ней уже не осталось. – Прости меня, Мэнчи!

– Тодд? – гавкнул он, растерянный, перепуганный, глядя, как я бросаю его одного. –   Тодд?

– Мэнчи! – заорал я, раздирая себе легкие в клочья.

Аарон занес другую, свободную руку над моей собакой.

– МЭНЧИ!!!

– Тодд?

Вторая рука к первой, резкий поворот, ТРЕСК, крик, оборванный взвизг, и сердце у меня разорвалось пополам на веки вечные.

И больно слишком больно слишком больно слишком больно руки у меня на висках и я вжимаюсь назад рот открывается и из него несется бессловесный нескончаемый вой и в нем вся тьма какая только во мне есть.

И я падаю в эту тьму

и больше ничего не знаю

и река несет нас прочь прочь прочь…

Часть VI

32

Вниз по реке

Журчит   вода.

Птицы щебечут.

Где   безопасно? поют они. Где   безопасно?

А на фоне всего этого – музыка. Клянусь, музыка, штоб мне с места не сойти.

Слои музыки, флейта, странная такая, знакомая…

Свет из тьмы, целые простыни света, белого, желтого…

И тепло.

И што-то мягкое по коже.

И тишина рядом, толкающая, присутствующая сильно, весомо, как всегда. Я открыл глаза.

Я в кровати, под одеялом, в небольшой прямоугольной комнате с белыми стенами. Cолнце льется внутрь через, по меньшей мере, два распахнутых окна. Снаружи течет река, и птицы порхают в деревьях (и музыка… это правда музыка?), и на целую минуту я не просто не знаю, где я, – и даже, кто я, не знаю, и што со мной случилось, и почему у меня болит…

Я увидел свернувшуюся в кресле рядом с кроватью Виолу: рот открыт, дышит, ладони зажала между коленями.

Я весь до сих пор слишком хмельной и мутный, штобы пошевелить ртом и произнести ее имя, но Шум, наверное, сам все сказал и достаточно громко, потому што ресницы ее взлетели, взгляд поймал мой, и она пулей вылетела из кресла и обвила меня руками и расплющила мне нос об свою ключицу.

– Исусе, Тодд! – Она так меня прижала, што даже больно.

Я положил руку к ней на спину, вдохнул ее запах.

Цветы.

– Я уж думала, ты никогда не вернешься, – сказала она и еще меня придавила. – Я думала, ты умер.

– А я разве нет? – прокаркал я, пытаясь вспомнить хоть што-нибудь.

– Ты болел. – Виола села у меня на кровати. – Очень круто болел. Доктор Сноу был не уверен, что ты вообще проснешься, а когда доктор допускает такое…

– Што еще за доктор Сноу? – Я попробовал оглядеться. – Мы вообще где? В Убежище? И што это там за музыка?

– Это поселение, называется Карбонел Даунс, – сказала она. – Мы приплыли сюда в лодке и…

Она умолкла, потому што увидела, какими глазами я смотрю в изножье кровати… Туда, где должен быть Мэнчи, но его нет. Потому што я вспомнил.

В груди схлопнулось, горло завязалось узлом. Он залаял у меня в Шуме.

– Тодд? – говорил он, недоумевая, почему я бросаю его одного. –   Тодд? – с вот таким знаком вопроса… спрашивал мой пес, теперь уже навечно интересуясь, куда это я собрался без него.

– Его больше нет, – сказал я… наверное, себе самому.

Виола вроде бы хотела што-то сказать, но, когда я поднял на нее взгляд, глаза ее были светящиеся и мокрые, и она просто кивнула, и это было очень правильно, именно этого я и хотел.

Мэнчи всё.

И я не знал, што по этому поводу можно сказать.

– Уж не Шум ли я отсюда слышу? – осведомился громкий голос, которому предшествовал собственный Шум.

Это в ногах кровати открылась дверь.

Вошел мужчина, очень большой мужчина, высокий, широкий, в очках, от которых у него выпучивались глаза, c зачесанными поперек волосами и кривоватой улыбкой, и Шум от него накатывал такой полный облегчения и радости, што я едва сдержался, чтобы не отползти к окну позади.