Поступь хаоса

По темному болоту шибко не побежишь, поэтому мы идем шагом – как можно быстрей, светя перед собой фонариками, огибая большие корни и совсем уж жидкую грязь. Манчи то и дело забегает вперед и возвращается, нюхая воздух и иногда лая, просто так, от нечего делать. Девчонка не отстает, но и слишком близко не подходит. И хорошо, потому что, хоть я немного и успокоился, мой Шум всякий раз вскидывается при приближении ее тишины.

Странно, что она ничего не сделала, когда уходила от ма и па. Ну там, не поплакала, не попрощалась с ними или еще чего. Согласны? Я бы все отдал, чтобы еще разок повидать Бена и Киллиана, даже если б они… Ладно, не будем об этом.

– Бен, – повторяет за мной Манчи, путаясь у меня под ногами.

– Знаю. – Я чешу его между ушей.

И мы идем дальше.

Я бы попытался их похоронить, если бы до этого дошло. Я бы хоть что-нибудь сделал, не знаю что именно. Оборачиваюсь на девчонку, но у нее то же безжизненное выражение лица, такое же, как всегда, – интересно, это из-за аварии и смерти родителей? Или после встречи с Аароном? Или потому что она с другой планеты?

Может, она вообще ничего не чувствует? Может, у нее внутри пусто?

Девчонка ждет, когда я наконец пойду дальше.

В следующий миг я уже иду.

Несколько часов жуткой быстрой ходьбы в полной тишине. Понятия не имею, далеко ли мы забрались и туда ли вообще идем, но мы шагаем несколько часов. То и дело до нас доносится Шум ночных тварей: болотные совы, воркуя, пикируют на короткохвостых мышей, Шум которых так тих, что и на язык-то не похож. Но чаще всего мы слышим другое: как ночные твари удирают в чащу леса, напуганные нашим шествием по болоту.

Странно другое: почему за нами до сих пор нету погони. Никакого Шума, ни треска веток, ничего… Может, Бену и Киллиану все же удалось сбить мэра со следа? Может, на самом деле все не так уж и страшно? Может…

Девчонка останавливается, чтобы вырвать из болотной грязи застрявший ботинок.

Девчонка.

Нет. Они придут. Единственное правдоподобное «может» – они ждут рассвета, чтобы двигаться быстрее.

Так что мы идем дальше, все больше и больше выбиваясь из сил, изредка останавливаясь, чтобы отойти в кусты. Потом настает моя очередь кормить своих спутников, я достаю из рюкзака припасы Бена и раздаю.

И мы снова отправляемся в путь.

Наконец наступает час – прямо перед рассветом, – когда мы уже не можем идти дальше.

– Надо передохнуть, – говорю я и бросаю рюкзак под дерево. – Сделаем привал.

Девчонка тоже кладет сумку – уговаривать ее не приходится, – и мы оба падаем как подкошенные.

– Пять минут, – говорю я, подкладывая рюкзак под голову, как подушку. Манчи сворачивается у моих ног и сразу закрывает глаза. – Пять минут, не больше! – напоминаю я девчонке, которая уже накрылась маленьким одеялом. – Не устраивайся слишком удобно.

Да-да, нам надо идти дальше. Я только на минутку закрою глаза, отдохну немного, и мы сразу пойдем – после отдыха шагать будет веселей.

Совсем ненадолго.

Я открываю глаза, солнце уже почти встало. Не полностью, но светит только так.

Черт! Мы продрыхли целый час, если не два.

И тут я понимаю, что меня разбудило.

Шум.

Люди мэра!..

Я в панике вскакиваю на ноги…

И вижу, что никакие это не люди.

Над нами навис огромный кассор.

Еда? – спрашивает его Шум.

Я же говорил! Я знал, что кассоры не ушли с болота!

С того места, где спала девчонка, слышится испуганный вскрик. Проснулась, значит. Кассор поворачивается к ней. Тут вскакивает Манчи и лает как оголтелый:

– Прочь! Прочь! Прочь!

Кассор снова поворачивает голову в нашу сторону.

Представьте себе самую большую птицу, какую только можете: она такая огромная, что даже не летает, ростом два-три метра и с длинной-предлинной шеей. Перья у нее еще остались, но они больше похожи на шерсть, а крылья годятся только на то, чтобы оглушать жертву. Но самое опасное – ее ноги. Мощные длинные ноги, мне по грудь, с острыми когтями. Если зазеваешься, один пинок такой ногой – и тебе конец.

– Не бойся, – говорю я девчонке. – Они безобидные.

Это правда. По крайней мере, так говорил Бен. Они питаются мышами и дерутся, только если на них напасть, а если их не трогать, они миролюбивые, доверчивые и даже едят с рук. А еще у них вкусное мясо, и это сочетание – миролюбия и съедобности – сделало их такой желанной добычей для переселенцев, что к моему рождению на много миль вокруг не осталось ни одного кассора. Еще одно существо, которого я видел только по визорам и в Шуме других мужчин.

Мой мир стремительно растет, скажу я вам.

– Прочь! Прочь! – лает Манчи, наворачивая круги вокруг кассора.

– Не кусай его! – ору я.

Шея кассора раскачивается из стороны в сторону: он играет с Манчи, будто кошка с мышкой, а его Шум все твердит: Еда?

– Не еда, – говорю я, и он поворачивает голову ко мне. Еда?

– Не еда. Всего-навсего собака.

Собака? – думает кассор и снова начинает преследовать Манчи, норовя ущипнуть его клювом. Клюв у него нисколько не страшный – гусь и то больней ущипнет, – но Манчи все равно сходит с ума: прыгает туда-сюда и лает, лает, лает.

Я смеюсь. Это и вправду смешно.