В письме были представлены не только взгляды Потемкина, оно показывало, какие плоды принесла работа английского посланника. Письмо подтверждало, что Потемкин не владел абсолютной властью в русской внешней политике. После того как Панин в 1781 году окончательно ушел со своего поста, Александр Безбородко постепенно стал приобретать в Петербурге все большее влияние в этой важной области.
Харрис также проделал большую работу. Он подробно информировал Лондон обо всех отдельных шагах, которые привели, наконец, к завоеванию доверия Потемкина. Сначала он признал в Потемкине «единственного человека, который, благодаря своему авторитету, мог воскресить у Екатерины благосклонные чувства по отношению к Англии». После этого ему представился случай поговорить с Потемкиным непосредственно о его взглядах на «английскую» политику. Ответы Потемкина были настолько заинтересованными и положительными, что Харрис обратился к нему с абсолютно необычной просьбой. Он попросил Потемкина способствовать устройству личной беседы с императрицей. Князь был поражен такой смелостью, но пообещал выполнить просьбу.
Императрица хотела через третьих лиц узнать об энергичном английском посланнике и целях английской политики. Потемкин пригласил молодого человека на обед и расспросил его об Англии, Франции и положении в Европе. Харрис был несколько смущен, потому что международная позиция Англии была в 1778 году крайне щекотливой темой.
В феврале 1778 года североамериканские штаты, стремящиеся к независимости, заключили с Францией договор о дружбе и торговом сотрудничестве. Великобритания ответила на договор объявлением войны Франции, что привело к ожесточенному противостоянию в Атлантике. Одновременно Испания потребовала признания своего нейтралитета и освобождение Гибралтара Англией. Островное государство отказалось и оказалось в состоянии войны с Испанией. У Харриса были причины спешно настаивать на заключении русско-английского союзного договора. Он объяснял Потемкину, какие опасности представляет война для баланса сил в Европе, а также как необходим Англии подходящий союзник. Было бы хорошо, если Россия выразит Версальскому и Мадридскому дворам свое неудовольствие войной, с одновременной мобилизацией своего военно-морского флота. Потемкин считал вмешательство целесообразным, но опасался, что его противники, особенно графы Панин и Чернышев, будут возражать. Он уступил.
Харрис, будучи уже ловким дипломатом, предложил, чтобы Потемкин обсудил эту тему непосредственно с императрицей и наследником престола. Если у него будет их поддержка, не нужно будет опасаться сопротивления со стороны Панина. Харрис повторил свою просьбу о личной встрече с императрицей. Потемкин был великодушен и не возражал против этого пожелания.
Через две недели Харрис встретился с императрицей. Она соглашалась с английской оценкой обстановки в Европе, хвалила политику островного государства и выразила мнение, что Англия должна прекратить войну в американских колониях. Екатерина спрашивала посла, какое право имеет Россия вмешиваться в этот спор, который вообще ее не касается. Ответ Харриса на это возражение казался просто поразительным: Россия — великая европейская держава и «слишком сильна, чтобы с безразличием взирать на великие события». Вопреки этому очень лестному для императрицы заявлению, Харрис ни на этой встрече, ни на последующих не продвинулся ни на шаг. В верхах российского руководства существовали различные позиции по поводу конфликтов Англии с Францией, Испанией и Америкой, и разногласия еще не были преодолены.
Харрис снова обратился к Потемкину. Тот опять прибег к уловкам, ссылался на недостаточную компетентность и сообщил, что влиятельные русские политики выступают за отказ от вмешательства в события на стороне Англии: «Он дал нам [Англичанам. —
Миссия английского посланника не потерпела полностью неудачу, но одно стало ясно для Харриса: в 1778 году Потемкин не обладал абсолютным и неограниченным влиянием, что так было нужно Англии. Екатерина II оказалась не готовой ради Потемкина отказываться от своей позиции нейтралитета в Европе. Хотя она симпатизировала Великобритании, тем не менее она была не против, чтобы ослабить ее в западноевропейском конфликте.