Потерявшая имя

— Что с тобой, душечка? — Не на шутку испугавшись, граф подскочил к дочери и схватил ее за руку, намереваясь проверить пульс. В этот миг Софи могла бы добиться от отца чего угодно одним лишь ласковым молящим взглядом и страдальческим вздохом. Но она всегда презирала девиц, которые притворяются больными и умирающими, чтобы достигать своих целей. Девушка резко отдернула руку, словно на нее вспрыгнула скользкая ядовитая жаба, вскочила на ноги и бросила, дрожа всем телом:

— Вы… вы мне противны!

Федор Васильевич понял, что может потерять дочь навсегда. Спустя мгновение он подумал о жене — Кати ни в коем случае не должна узнать об этом инциденте, ведь Соня ее любимица. Потом изворотливый ум графа начал работать совсем в другом направлении. Он на миг представил, что Елена, эта взбалмошная девица, умеющая привлекать на свою сторону разных союзников, всеми правдами и неправдами все же добралась до Павловска и мать-императрица прониклась к ней сочувствием. Случись такое, авантюристка очернит его в глазах Марии Федоровны, смешает с грязью, втопчет в прах по самую макушку своими крошечными девичьими ножками. А уж мать-императрица, как только сын вернется из заграничного похода, непременно нашепчет ему об ужасном, безжалостном губернаторе. Она и раньше не питала к нему добрых чувств, так что жалоба Елены придется очень кстати. Да, но… Чего она будет стоить, если на руках у жалобщицы окажется подорожная с его подписью и печатью? Самая настоящая, не краденая, действительная бумага, выданная губернатором Москвы!

— Пожалуйста, сядь и успокойся, — как можно ласковее приказал он дочери. — Я ведь тебе не чужой, право. Могла бы попросить добром…

— Вы не стали бы меня слушать! — огрызнулась Софи, сохраняя дистанцию.

— Ну, ну, ну… Я ведь и сам вижу, что твоей подруге нужно помочь, просто необходимо! — Патетически жестикулируя, он подошел к сейфу.

— Вы издеваетесь? — не поверила Софья отцу, настороженно следя за каждым его движением.

Федор Васильевич открыл сейф и достал гербовую печать.

— Отнюдь нет. Сейчас я выпишу ей подорожную, и она может отправляться… хоть сей же миг. Вот, сама погляди! — жестом пригласил он дочь к письменному столу.

Соня, все еще не веря своим глазам и ушам, подошла. Граф уселся в кресло и, положив перед собой бланк подорожной, начал писать:

— Вот сюда ставим ее имя — Елена Мещерская… ниже, вот здесь — распишусь… граф Федор Ростопчин… И так далее… А теперь, голубушка, не упусти самого главного — я ставлю печать… Вот так! Ну, скажи, разве папенька тебе недруг? — С этим вопросом он протянул ей готовую бумагу.

Соня все это время стояла, широко раскрыв глаза, ожидая какого-нибудь подвоха. Она выхватила из рук отца подорожную, быстро пробежала ее взглядом и радостно воскликнула:

— Папенька, голубчик, это самый лучший для меня подарок!

А для Федора Васильевича было лучшим подарком то, что Софи, спустя полгода, впервые заговорила с ним по-русски. Он даже прослезился и, встав из-за стола, раскрыл ей объятья:

— Софьюшка, мир?

— Мир, папенька! — бросилась она к нему на шею.

— Только маменьке — ни слова, хорошо? — предупредил граф дочь.

— Да, как скажешь! Элен погостит у меня до вечера, ты не против? — ласкалась к отцу Софи.

— Но только до вечера, — согласился Федор Васильевич. — И позаботься, чтобы она не попадалась на глаза маменьке! К ужину, будь любезна, проводи ее и выйди к столу!

Он мог теперь требовать послушания от самой строптивой из дочерей и был бы поистине доволен этим днем, если бы не осечка с несговорчивым немчиком. После ужина граф уединился в своем кабинете и, припоминая весь сегодняшний разговор с молодым генералом, проклинал упущенный случай, пытался изобрести способ заманить Бенкендорфа к себе в дом. Губернатор даже представить не мог, что в это самое время Бенкендорф ворочается с боку на бок в своей неуютной чердачной спальне, потому что ему не дает покоя образ Натали. «Вот угораздило влюбиться!» — восклицает Александр по-французски и тут же, с опаской осмотрев темные углы своего угрюмого пристанища, переводит фразу на русский язык.

Софи не сдержала слова, данного отцу. Елена оставалась в ее комнате и во время ужина, и еще немного после, потому что никак не могла бы проникнуть в собственный дом незамеченной до ежевечернего обхода дядюшки. Дочь губернатора дала ей в сопровождение свою служанку и деньги на извозчика. Теперь у юной графини была не только подорожная за подписью губернатора, но и письмо к фрейлине Протасовой, двоюродной бабке Софи. Осталось раздобыть немного денег, и можно было отправляться в путь.