Потерявшие судьбу

Одновременно с этой мыслью вспыхнула алым пламенем другая: а что если не убьют? Что если сейчас эти двое непонятно кого посмеются и просто уйдут, оставив их наедине в развороченной комнате? Двух мертвецов, лишенных огненного пристанища, обреченных предаваться вечному разложению, глядя друг другу в глаза.

Нет! Этого он им не позволит. Барон Модор — кто угодно, только не трус. Он не станет цепляться за мертвую жизнь, когда впереди — совсем рядом, только руку протяни! — течет через годы и века такая живая смерть.

* * *

То и дело все заволакивает алая дымка. Сардат стоял, сунув руки в карманы, сохраняя видимость силы, но понимал одно: это слишком. Новый мир с каждым шагом становился сложнее и безумнее. Умирающие от истощения люди заступаются за ту, что их убивает. Сумасшедший садист-барон на коленях вымаливает жизнь ненавидящей его девушки. Что случилось со всеми этими людьми? Что так необратимо извратило их сознание?

Модор остановился у стены, сгорбился и Сардат затаил дыхание.

— Я облегчу вам выбор, — послышалось шипение.

На том месте, где стоял барон, завертелся огненный смерч. Расплывшийся силуэт взмахнул рукой, и пламя полетело в Сардата, другая его часть в Аммита. Краем глаза Сардат успел заметить, как загорелось лезвие меча. Аммит плашмя выставил его перед собой, и огонь барона то ли исчез, то ли присоединился к зажженному Учителем.

«А мне-то что делать?»

Ответ дала Река. Ее кровавые воды отныне текли через сердце и разум Сардата, Аммита, Левмира, Кастилоса, Ирабиль. Откуда-то свыше по течению прилетел голос Кастилоса: «Огонь поглощает огонь».

И Сардат отдался знакомому чувству. В глазах потемнело — не от страха уже, но от черного пламени, рвущегося из самого сердца. Он вскинул руку — пальцы окутали языки огня, больше напоминающие тени, — и сгусток, посланный бароном, растворился, едва достигнув его.

Сардат погасил огонь. Аммит уже оказался рядом с бароном. Схватил его за плечо, отшвырнул на письменный стол. Огненный меч взмыл в воздух, но опуститься не успел.

— Ты как себя чувствуешь? Голова не болит? Не тошнит? — поинтересовался Аммит, когда Сардат перехватил его руку. — Он убить нас хотел. Он — вампир. Вампиры — плохо, вампиры — выродки. Убивать всех беспощадно. Или я что-то перепутал?

— Дай-ка сюда.

Аммит позволил забрать меч. Едва оказавшись у Сардата, лезвие погасло, тускло блеснуло в солнечном свете, крошечная тень обозначила дол.

— Он не нас убить хотел, а себя. Так же ведь?

Барон лежал на столе, глядя в потолок широко раскрытыми глазами, и явно не мог понять, почему медлит смерть. Правой рукой схватился за сердце, левая дрожит на лаковой столешне.

Подойдя ближе, Сардат согнул в локте свою левую руку. Лезвие коснулось безобразно заросшей культи. «Давай, тебе это по силам», — прошептала Река.

— Тех, кто смерти не боится, я чуток уважаю, — сказал Сардат, крест-накрест вскрывая тугую кожу смертоносным лезвием. — Та мразота, что в мой поселок приползла, под конец о пощаде молила. А ты — нет. Поэтому прежде чем убить, я тебе кое-что покажу.

Вряд ли барон его слышал. Бледные губы едва шевелились, должно быть, пытаясь произнести молитву. А может, имя девушки, что до сих пор безмолвно сидит в кресле, ни словом, ни делом не пытаясь остановить убийство.

— Командир, ты чего? — послышался от двери сдавленный хрип Рэнта.

Сардат улыбнулся. Наконец-то зрение проясняется. Все по-прежнему. Мир может сходить с ума, все вокруг может гореть огнем, но он, Сардат, остается командиром. Таков его путь — вести за собой. И он поведет.

Взлетело и опустилось лезвие меча. С чуть слышным треском рука барона отделилась от тела и поползла по столу, цепляясь пальцами за гладкую поверхность, оставляя за собой кровавый след.

Сардат поднял меч еще раз, и лезвие пронзило Модору правую ладонь, сердце, прошло сквозь стол и самым кончиком вонзилось в ковер. Барон вскрикнул, и Сардат услышал в голосе не только боль, но и облегчение.

— Можешь не верить мне, просто слушай и улыбайся. — Сардат подхватил отсеченную руку и, приложив ее к своей развороченной культе, глядел в глаза Модору. — Ваш драгоценный Эрлот сделал то, чего нельзя было. Испокон веков миром людей правило золото, а миром вампиров — кровь. И раз уж вампиры сейчас отобрали золото у людей — люди заставят вампиров захлебнуться кровью. Я закрываю глаза и вижу Алую Реку, уносящую ваши распухшие трупы в никуда.

Барон приоткрыл рот, увидев, как дрогнули, сжались в кулак пальцы на его — его! — руке. Сардат перестал ее придерживать. Клочки кожи срастались, кости будто сплавлялись воедино.

— Я окажу тебе честь, которой ты не заслуживаешь, барон Модор. Ты умрешь, зная, что однажды твоя рука ворвется в глотку его величества Эрлота, схватит его сердце и бросит в грязь. А уж топтать его я буду своими ногами.

И эти все слова шли будто не от него. Их несла Река. Так мог бы сказать Кастилос или, наверное, Левмир. Но слова пришли к Сардату, и он их произнес, не найдя возражений.