Потомок Микеланджело

Он не добавил, что сам только что отправил тайный рапорт Наполеону, жалуясь на нерадивость министра полиции.

11

Наиболее лакомой добычей для департамента господина Фуше был Ригоме Базен. И не только потому, что у него на квартире было обнаружено огнестрельное оружие и множество ценных для следствия бумаг. Нет, сама фигура революционного публициста давно уже занимала полицию. История с конспиративным журналом достаточно высветлила его роль среди филадельфов. Теперь Дюбуа и Паскье рассчитывали, что допросы Базена дадут исчерпывающие материалы для подведения итогов всему делу.

Но тут они жестоко просчитались.

В отличие от Демайо, Базен не пошел по пути голого отрицания. И поначалу Дюбуа даже казалось, что цель почти достигнута. Но это было обманчивое впечатление. Базен говорил много и охотно, говорил обо всем на свете, но только не то, что от него хотели услышать.

Он пространно рассказывал о своей публицистической деятельности, о планах, целях и задачах «Философских писем» как чисто научного органа, о том, как проходила подписка, какие благодарственные отзывы он получал и как журнал окончил существование. Он даже заявил, что прекрасно знает, из-за какой статьи журнал был запрещен.

«Вот тут-то я тебя и поймал», — подумал Дюбуа.

— Из-за какой же? — словно между прочим спросил он.

— Конечно же из-за «Диалога между Константином и сенатором Максимом», — с готовностью ответил Базен.

— А кто вам дал эту статью? — еще более невинным тоном спросил префект.

— Вот этого-то я вам и не скажу, — спокойно отрезал подследственный.

И так проходили все допросы. Подробно рассуждая на общие темы и без принуждения «открывая» то, что и так всем было известно, Базен замыкался сразу же, как только речь заходила о чем-то важном и сокровенном.

Когда его прижали с филадельфами, он признал, что такая организация существует, но роль ее ограничивается чистой филантропией: братья помогают друг другу, оказывают взаимную материальную и моральную поддержку, собираются для обсуждения нравственных принципов и идей…

Дюбуа заметил, что его считают главой филадельфов, правда ли это?

Базен пожал плечами.

— Какая чепуха… Я все время занимался лишь тем, что старался найти работу и средства к существованию несчастным гонимым…

Он даже осмелился давать наставления правительству:

— Испанские дела вызвали всеобщее возмущение, которое еще больше возросло из-за повышения цен на колониальные товары… Если бы глава государства следовал либеральной системе, которую он вначале взял под свою защиту, все было бы иначе…

Допросы продолжались почти непрерывно в течение всей второй половины июня. Когда же истомленный Дюбуа 3 июля наконец решил их прекратить, Базен издевательским тоном подвел итог:

— Полагаю, господа, что все сообщенное мною не привело вас к новым открытиям…

Узнав об этой дерзости, Фуше рассмеялся.

— А ведь он абсолютно прав, — заметил министр. — Ничего нового мы не узнали. И не узнаем. Посмотрите, к чему мы пришли: слова, слова, слова. Арестовано более полусотни человек, заподозрен десяток высокопоставленных лиц, высказана тьма предположений, а результаты равны нулю… Я так бы и назвал все это дело: «Заговор предположений»… Пора кончать сей затянувшийся и глупый спектакль…

В этом же духе министр составил рапорт и самому императору, все еще находившемуся вне стен Парижа. Характерно, что точка зрения герцога Отрантского не изменилась и после того, как был наконец разыскан и арестован Мале. И, к вящему удивлению господина Дюбуа, главу заговора не стали даже допрашивать; Фуше сразу же отправил его в тюрьму Ла Форс.

Когда Дюбуа осмелился спросить о причине этого, Фуше повертел у него под носом какой-то бумажкой.

— Вот предписание императора: не делать лишнего шума и не толочь воду в ступе. В особенности если это касается лично Мале…

Предписание императора было изложено его министром не вполне точно. Но вдаваться в излишние подробности перед своими подчиненными министр не стал.

12

Получив 10 июня письмо префекта Дюбуа о доносе Лемуана, Наполеон испустил грязное ругательство.

Мало ему этой проклятой Испании… Но беда никогда не приходит в одиночку!

Он тут же отправил письменные распоряжения военному министру и министру полиции. Потребовал, чтобы действовали молниеносно и радикально, но осторожно. Нельзя было будоражить общественное мнение, но и нельзя было оставлять в столь опасное время очаг возможного пожара.

Каково же было изумление императора, когда он прочитал ответную реляцию Фуше!

Господин герцог Отрантский с олимпийским спокойствием вещал: никакого заговора не было и нет, все это плод не в меру разгоряченного воображения префекта полиции, старающегося ради своей карьеры. «Можно ли дать название заговора, — вопрошал Фуше, — подобным проискам, в которых нельзя обнаружить ни истинного вождя партии, ни сообщников, ни способов исполнения, ни собраний, ни переписки?»