Потопленная «Чайка»

Ни минуты не колеблясь, я уселся рядом с громадным кучером, который откинулся назад, натягивая вожжи.

Кони понеслись по пустынным улицам.

— Ты откуда? — спросил меня белобородый кучер неожиданно тихим голосом. Я смотрел в сторону, словно не расслышав его слов в топоте копыт. Что я мог ответить, когда у меня не было ни родных, ни близких.

Куда я еду сейчас? К кому? — спрашивал я себя. Но я не боялся. Да и чего мне было бояться, что я терял? Молодая женщина с первого взгляда показалась мне доброй и привлекательной. Ее спутник обращался с ней, как с важной госпожой, хоть по виду она и была старше меня всего года на три-четыре. Видно, дочь знатных родителей... Впрочем, кто бы она ни была, мне-то что?!

— Откуда ты? — так же тихо и не поворачивая головы повторил кучер.

— Полтавский, — ответил я и снова отвернулся.

— Полтава, Полтава, — почти пропел кучер и стал перебирать вожжами.

Скакуны тряхнули гривами, искры посыпались из-под копыт.

Карета остановилась перед роскошным особняком.

За массивной железной оградой виднелся чудесный сад. Когда привратник распахнул настежь ворота и коляска въехала в сад, я услышал густой запах роз.

«Во что бы то ни стало, но я должен остаться в этом чудесном доме, у этой прекрасной госпожи», — решил я про себя.

Госпожа ласково расспрашивала меня, и я рассказал ей все, ничего не скрывая. Ее голубые глаза смотрели на меня с явным сочувствием.

«Тебе повезло, мальчик, — просто сказала она и, вызвав какую-то пожилую женщину, приказала: — Присмотрите за этим парнем, Евдокия Ивановна, чтоб он ни в чем не нуждался».

Евдокия Ивановна отвела меня в ванную, принесла чистое белье, указала постель в богато убранной комнате. От обилия впечатлений и усталости я не мог ни о чем больше думать и мгновенно заснул.

...Целую неделю после того не видал я Варвару Давыдовну. Мне сказали, что она с Николаем Петровичем, который выполнял при ней роль ангела-хранителя, уехали в деревню Тарановку, где находилась оставленная ей в наследство мужем, Петром Морозовым, земля — десятин пятьсот. Евдокия Ивановна сообщила мне и то, что из-за этой земли с Варварой Давыдовной тягается брат ее покойного мужа.

До приезда моей благодетельницы я жил припеваючи, постепенно осваиваясь в своем новом жилище.

Петр Морозов умер бездетным в возрасте шестидесяти лет и оставил после себя большое состояние. Кроме обширных угодий по берегам Днепра, он владел маслобойными и лесопильными заводами, на Дону — мельницами, в Киеве — шоколадной фабрикой и торговым домом.

Молодая женщина, избалованная мужем, после его смерти трезво рассудила, что не сможет управиться с такой многочисленной и разнообразной недвижимостью, и потому все наследство обратила в деньги, кроме поместья, в котором жила. А управляющим назначила своего дядю со стороны матери, юриста Николая Петровича. Он и заправлял сейчас всеми делами, как говорили в доме, — весьма удачно.

И Варвара Давыдовна опять зажила без забот и печали, проводя дни в свое удовольствие. Из шести слуг в доме трое предназначались ей в личное услужение. В конюшне стояли две кареты и двое саней. Конюх сказал мне, что в них, кроме Варвары, никто не садился.

Верхний этаж дома — восемь комнат — занимали сама госпожа и ее любимый дог. Я даже не мог предположить, что у кого-нибудь может быть так обставлен дом, как этот! Однажды я решился заглянуть в спальню госпожи. Прежде всего бросились мне в глаза две старинные, украшенные золотым витьем, кровати. Оконные рамы и переплеты были разрисованы серебряным орнаментом. Тяжелые златотканные занавеси закрывали окна...

Я поражался всему, что здесь видел, нетерпеливо дожидался возвращения госпожи. Что нового принесет мне ее приезд? Что побудило Варвару Давыдовну пригреть и приютить меня? Может быть, просто она была в каком-то особом расположении духа в тот вечер? Вдруг это настроение пройдет и, вернувшись из поездки, она даже не взглянет на меня? Тысячи мыслей сверлили мой мозг, тысячи вопросов заставляли меня с нетерпением и опаской поглядывать на железные ворота.

Наконец настал и этот день. Ворота распахнулись, и скакуны галопом примчали карету с Варварой Давыдовной и Николаем Петровичем.

В тот же вечер госпожа позвала меня к себе.

Она полулежала на широкой тахте, кутаясь в просторный шелковый халат, и, улыбаясь, дымила папиросой. Увидев меня, она привстала.

Сейчас молодая женщина показалась мне еще более красивой и привлекательной, чем в вечер первой нашей встречи.

Варвара Давыдовна тряхнула головой, откидывая свесившиеся на лоб белокурые пряди, и протянула мне руку. «Я хочу опять услышать твою историю», — сказала она и прилегла на тахту.

Верно, эта женщина хочет проверить правдивость моего рассказа, — подумал я тогда. Я повторил все снова со всеми подробностями. Да и можно ли забыть что-нибудь, спутать или ошибиться, когда все — правда, все — твоя жизнь.

Когда я закончил, она долго молчала. Задумавшись, потянулась к тумбочке, достала из золотой табакерки папиросу. Я зажег спичку и поднес огонь.