Потопленная «Чайка»

Заключенные молча, но сочувственно глядели на него. По их какой-то неприкаянности, по печальным глазам он понял, что для них, как и для него, камера была непривычным местом, и только парень, заговоривший с Дата, видимо, чувствовал себя здесь, как рыба в воде.

Он подошел к шкиперу и стал над ним. Потер мускулистую грудь, украшенную татуировкой: орел с раскинутыми крыльями замер, склонившись набок. Дата не шевельнулся, продолжая дымить самокруткой. В камере нависла зловещая тишина. Все напряженно наблюдали за ними. Дата огляделся вокруг. Все заключенные обриты наголо. И только у наглеца, что стоит над ним, на лоб залихватски опадает кудрявый чуб. И держится он на расстоянии ото всех, как бы подчеркивая свое особое положение.

Парень оглядел Дата с ног до головы, заметил якорь, вытатуированный у него на руке, и с насмешкой обратился к нему:

— Эй, ты, что повесил нос, вот-вот заплачешь, а еще моряк! Ничего, здесь только первые десять лет плохо приходится, а потом привыкнешь и домой не захочется.

Он пригладил большим пальцем тонкие, как мышиный хвостик, и изогнутые, как молодой месяц, усики:

— Если ты наш человек, то должен знать меня.

Он откинул голову, как бы говоря: а ну-ка, посмотри хорошенько, разве не видишь, кто я?

Дата смерил парня долгим взглядом, прищурился, хотел что-то сказать, но тот не дал ему заговорить:

— Меня зовут Хелмарди[11]. Наверное, не раз слышал? Так вот это я и есть! — Он гордо выпрямился и продолжал повелительным тоном: — Теперь скажи, кто ты есть и откуда взялся. Нашего племени или овечка, которую нужно обстричь?

— Бог дал мне имя Дата, фамилию — Букия. Друзья называют еще меня «тяжелый кулак». — Дата подчеркнул последние слова. Потом он встал, потянулся и зевнул. Хелмарди с завистью посмотрел на его широкую грудь, огромные кулаки, мускулистые руки.

— Дата Букия? — воскликнул кто-то. — Так твои ребята давно сидят здесь. Вот обрадуются, что ты жив! — Говорил совсем молодой парнишка из угла.

— Они здесь? — живо обернулся к нему Дата. От радости сердце его учащенно забилось.

— Здесь! Одного я сам видел в девятой камере. — Паренек вскочил, с уважением глядя на Дата.

— Кого?

— Путкарадзе, моториста.

Дата широко улыбнулся:

— Пантэ?

— Да, Пантэ.

— Так он думал, что я умер? — Брови сдвинулись к переносице, и улыбка сошла с лица Дата.

— На наших глазах, говорил, ранили его на шхуне, — подтвердил парень.

— Правду сказал. Ну, да я, как видишь, удачливый. А как он сам, Пантэ? Что об остальных рассказывал? Все ли живы?

— Кажется, все здесь. Только за вас переживали, шкипер. Был слух, что вы лежите в больнице, да Пантэ не верил. Говорил: если бы пуля не прошла сквозь его сердце, не упал бы, даже если б сто ран у него было!

— Обрадовал ты меня, парень, ей богу! Живы, значит, ребята? Ну, теперь будь, что будет, и горевать не о чем!

Хелмарди стоял, притихший, раздумывая, стоит ли приставать к этому человеку и восстанавливать его против себя.

Дата прервал его размышления:

— Да, ты хотел знать, овечка я или человек, не так ли?

Больничные лепешки из непросеянной кукурузной муки, отвар полусгнившей рыбы не могли прибавить сил ослабевшему после ранения Дата, но что бы там ни было, он все же твердо стоял на ногах. Правда, первый наскок Хелмарди Дата не отразил с привычной для него запальчивостью. Теперь же, узнав, что ребята живы и находятся рядышком, тут же, тюрьме, он вместе с радостью как будто обрел и утерянные силы.

— Знаю, знаю, кто ты такой, — торопливо проговорил Хелмарди. Он никак не мог решить, держаться ли перед Дата с обычной заносчивостью или принять его как равного. «Не надо было задаваться с самого начала. А теперь уже поздно, — думал Хелмарди. — Слух о том, что я струсил, как пуля, вылетит из этой камеры, и тогда пропадай моя слава! Нет, отступать мне нельзя».

Он встал, направляясь к своему месту.

— Так ты и есть Букия, шкипер, проливший свою красную кровь на «Чайке»?

— Красную? А разве есть на свете люди с черной кровью?

— Я говорю о большевистской крови, вот о какой. Я, увидев, что тебя не обрили, решил было, что ты свой, обрадовался. А ты, оказывается, враг нашего правительства.

— Нашего правительства, говоришь? Если это правительство твое, если ты защитник этого правительства, тогда чего же ты здесь, Хелмарди? — холодно проговорил Дата и весь как-то подобрался, готовясь отразить очередной выпад Хелмарди.

Тот небрежно бросил на нары папиросную коробку, которую достал из рюкзака, и застыл в напряженной позе. Все примолкли, хорошо понимая, что может произойти, однако никто не двинулся с места.

— Ты, как курок на взводе, брат! Беда, если пороху не хватит, — усмехнулся Дата и испытующим взглядом оглядел заключенных. Он удивился, что никто не тронулся с места, не попытался предотвратить назревающую драку. Но, вспомнив историю, происшедшую как-то с ним в детстве, понял причину показного равнодушия заключенных.

...Ему было лет тринадцать-четырнадцать, когда старший брат взял его с собой погостить в соседнюю деревню.