Потребитель

Он сидел у окна, глядя вниз на ровное поле, выкупанное в холодном лунном свете и разрезанное пилоообразными тенями, как будто кору земли взломало архитектоническими плитами. Под ней обнажился каркас арматуры, дранки и резаного металла, похожий на расползающуюся сетку водорослей. На другой стороне поля из-под колышущегося одеяла, наброшенного на съеженный силуэт окна какого-то сквота, мерцал сумеречный свет. Слабое дребезжанье гитары, сопровождаемое чем-то похожим на хныканье избалованного ребенка, разносилось по пустырю; время от времени его нарушали выкрики пьяного воодушевления и звон бутылок, бьющихся о кирпичи внизу. Посреди хлама, на большой бетонной плите, стоящей наискось, собаки сплелись вихрем крови и клыков, пожирая друг друга под аккомпанемент коллективного энтузиазма толпы помешанных пьяниц, ревущих в катарсисе, как на второсортном боксерском матче. Бойня вдруг прекратилась, и постепенно звук, который, должно быть, продолжался все это время, стал явственно различим — далекий стон, низкий и тщетный, будто кто-то воспроизводил жуткие бессловесные эмоции тягостного сна, не просыпаясь. Карлик понял, что звук идет изнутри здания, снизу: должно быть, это старуха. Он взял фонарик, отомкнул запоры на двери и стал спускаться по лестнице. Собака плелась за ним следом. Стон не утихал, направляя его. Добравшись до низу, карлик услышал сдавленный хрип, обволокший его в окружающей тьме так, будто он просочился сквозь полог мрака. Карлик ждал, что грубые руки сейчас протянутся к нему и начнут слепо гладить его по лицу. Но за последним темным поворотом лестничного колодца он увидел бледный свет свечей, тускло мерцавший, трепеща в дуновении сквозняка из ее окна. Когда они подошли к двери, собака чуть отступила назад, рыча, как глохнущий двигатель.

Старуха лежала на спине посреди помещения, раскинув ноги и руки, будто в зловещей имитации гимнастики. Слюна стекала из уголков ее рта и рассеивалась мелким туманом, когда хриплый стон выходил из самых глубин старухиной груди. На мертвой точке в растворяющемся дыме и мраке над нею застыли глаза, как будто старуха расшифровывала тайное послание, начертанное во мгле. Бутылка водки валялась, растекаясь темной лужей, около ее головы.

Свора котов и крыс грызла ее голые стопы, парализованные ударом. Животные вяло лакали кровь из разодранной плоти, словно волчата в норе, сосущие молоко матери. Выше, у старухи под юбкой, крыса размером с футбольный мяч вгрызалась в мякоть между ног. Карлик завопил, нападая, ожидая бегства демонических тварей, но вместо этого они лишь немного сдвинулись, неохотно, всей стаей вместе.

Собачонка панически зарыдала из коридора. Без толку расталкивая ногами котов и крыс, карлик выглянул из дверного проема в меркнущий свет, и увидел, как чихуахуа исчезает в пасти огромного питбуля. Чудовище сомкнуло челюсти на крошечной собачке, потом яростно затрясло ее; глаза пса были мертвы и бесстрастны, а кровь била из раздавленного тельца, струясь по его клыкам.

Толпа наркоманов одобрительно хихикала, выступая из тьмы. Карлик ринулся сквозь них, толкаясь и царапаясь, ощущая из-под их одежд запах убийства. Он впился ногтями в лицо нападавшего. У него в руках остался лоскут плоти — кожа, выжженная аккумуляторной кислотой.

Карлик прорвался и прыгнул в темнеющий лестничный пролет, ведущий к его комнате. Он слышал, как наркоманы смыкаются стеной позади него. Он добрался до своей двери и захлопнул ее, но прежде, чем ему удалось ее замкнуть, внутрь вломился питбуль, который был тяжелее карлика, и его огромной силе человечек противостоять не мог. Он упал на спину, и в одно мгновение пес запрыгнул ему на грудь.

Они все ввалились внутрь, хохоча и ликуя, поздравляя друг друга, как футболисты после хорошей игры. Отозвали собаку и затащили отчаянно сопротивлявшегося карлика на стол. Они хотели знать, где спрятаны деньги. Они знают, что у него есть деньги, потому что они видели, как он продавал свой хлам по городу, и они хотят деньги сейчас, мигом. Один посветил по комнате слабым фонариком, освещая груды электронных сокровищ. Другой ткнул сигаретой карлику в щеку. Объятый ужасом, тот попытался заговорить, издав последовательность идиотских слогов. Они опять засмеялись, испытывая явное удовольствие оттого, что он, похоже, их дурачит. Один достал из кучи хлама на полу плоскогубцы.

— Говори! Слышь, ты, лучше говори!

Он вбил плоскогубцы карлику в рот. Его чумазая рука — в крови, и кровь бьется в ней прямо под кожей, готовая вырваться наружу. Карлик запел протяжным воем «Ааааааааа-ах» — как буксующий автомобиль, когда плоскогубцы сгреб-ли его язык и рванули его изо рта, как толстую резинку.

Теперь его песня стала высокочастотным визгом, безумно затихая и ускоряясь, как аудиопленка в перемотке. Его тело билось на столе сдувающимся воздушным шариком.