Поцелуй черной вдовы (СИ)

— Соланж, помоги нам, прошу! — взмолился брат, скривившись лицом. — Нас схватили и долго допрашивали. Они знают о брачных аферах. Все, что ты сделала!

Соланж на секунду опешила, а после откликнулась с горькой усмешкой:

— Я сделала, Джеймс?

И брат зачастил совершенно бесстыдно:

— Ты убила этих мужчин, а не мы. Скажи им, что мы с отцом не при чем! Мы к этим мужчинам и пальцем не прикасались. Мы не в ответе за то, что ты делала в спальне со своими мужьями… Скажи им, сестра, умоляю, скажи. Нас повесят, если ты не заступишься!

— Я заступлюсь. — Кивнула она с долей сарказма.

В тот же миг возница стегнул лошадей, карета дернулась, покатив со двора. Она смотрела ей вслед, раздираемая противоречивыми чувствами: виной, отчаянием и глубоким, как бездна, разочарованием. Когда надеешься на принятие, быть отвергнутым больно… И боль не становится меньше с годами, лишь, как ни странно, усиливается.

Вот и теперь будто судорогой стянула все тело — ни шевельнуться, ни двинуться.

— Соль? — Большие, теплые руки накрыли ей плечи. Она задрожала под ними, проклиная и эту свою секундную слабость, и сам участливый голос, при звуках которого эта слабость усилилась, и в целом свое неумение абстрагироваться от боли, к которой давно стоило бы привыкнуть. Знала ведь, что одна в целом мире, но все равно так по-детски надеялась…

— Все хорошо. — Передернув плечами, она дала понять Кайлу, что не нуждается в неуместном сочувствии.

И вообще не нуждается в нем никогда и нигде…

Она не ребенок, чтобы ей дули на ранку, как это делала мать, стоило ей оцарапать колено.

— Итак, что я должна буду сделать? — обернулась она с решительным видом, глядя на Эссекса.

Тот улыбнулся.

— Сущий пустяк, моя дорогая. Уильям расскажет вам обо всем… Мы условились с ним, как все будет.

Соланж посмотрела на друга испепеляющим то ли презрением, то ли осуждением взглядом. В любом случае, настроение у нее было не то, чтобы глядеть и выслушивать Эссекса дольше, а потому, кинув глухое «прощайте», она зашагала к воротам. Шекспир — за ней.

Так, прошагав довольно долгое время по направлению к Темплю в полном молчании, Соланж, наконец, обратилась к Шекспиру.

— Так ты добровольно готов участвовать во всем этом? — спросила она. — Готов убить королеву ради денег и славы?

Уилл, глядевший до этого себе под ноги, вскинул взгляд. И Соланж как-то вмиг устыдилась, что заподозрила его в низости… В этих глазах не было подлости и обмана.

— Врать не стану, мне нужны деньги, Соланж, — честно признался молодой человек. — Ради них я сюда и приехал. Но это не значит, что я безнравственный человек… И королева, несмотря на все свои недостатки, не заслуживает такого. — Он скользнул взглядом по беспокойным рукам девушки в черных перчатках.

Его собеседница, как-то враз сдувшись, спросила в отчаянии:

— Как же нам тогда быть?

Шекспир пожал плечами.

— Придумаем что-то, а сейчас нужно в театр. Если Бёрбедж прогонит нас со двора, план провалится, еще даже не начав исполняться!

Глава 33

Кайл видел и знал, что, несмотря на завистливое неприятие брата и холодное отчуждение неродного отца, Соланж тянулась и к тому, и к другому в надежде на толику неутоленной любви, но каждый раз получала лишь оплеухи. Не буквальные, но от того не менее хлесткие…

Вот и сейчас, обвиненная братом во всех преступлениях, она так и стояла безмолвная, одинокая и, Кайл чувствовал это, совершенно несчастная. Захотелось пойти и утешить, плевать, что подумают Эссекс и прочие, — он и пошел… Опустил руки на девичьи плечи и, глядя на тонкую прядку волос, колышущуюся от ветра, прошептал ее имя…

Соланж задрожала.

Все ее тело, окаменевшее было, расслабилось, ожило. Сердце забилось сильнее и громче… До страстного захотелось уже не просто касаться руками, прижать к себе ее всю, стиснуть до боли — просто дать знать: ты теперь не одна.

Но она отстранилась.

И после нескольких фраз торопливо пошла со двора вместе с Шекспиром. Он бы тоже пошел, но хозяин Лестер-хауса удержал его вдруг…

— Кайл, друг мой, позволь перекинуться с тобой словом наедине.

— Что вы хотите? — довольно невежливо кинул он, порываясь в другом направлении. И, наверное, не умея этого скрыть, так как граф снисходительно улыбнулся.

Почти жалостливо, по сути.

— Ну не здесь же, на улице, — попенял с легким укором. — Войдем в дом. — И продолжил дорогой в свой кабинет: — Вижу, маленькая лиса приручила большого медведя. Право слово, решительно удивлен, удивлен и растерян, мой друг: мисс Дюбуа, конечно, прекрасна, но совершенно… — он взмахнул кистью левой руки, — как бы это помягче сказать… совершенно неудобоварима. Кхе-кхе! Платоническая любовь — это для мальчиков, вроде Шекспира, мой друг, но точно не для тебя. Я ведь вижу, как ты на нее смотришь — алчным взглядом оголодавшего хищника, но…

— Не надо лезть ко мне в душу, граф, — оборвал поток его красноречия Кайл. — Что вы хотели? Говорите — покончим скорее.

— Опять за ней побежишь?