– Так я же умру. Чем не покойник, чем не свеж, – улыбнулся Тано. – Возьмите часть меня, я этого хочу. Мне будет гораздо легче умирать, веря, что клад вы найдёте. Так вы найдёте его наверняка.
– Ты не из плоти, малыш, – с участливым сожалением объяснила Лала.
– Мне кажется, это не важно в данном случае, – заметил Тано.
– Я так не могу, – покачала головой Лала опечалено. – Взять часть тебя, это надругаться над телом. Это… неправильно.
– Но я этого хочу. Хочу, чтоб моя жизнь не была напрасной. Возьмите. Пожалуйста! – очень мягко попросил он.
Лала молчала. Над берегом повисла трагическая тишина. Рун стало от неё тягостно.
– Я сделаю это, Тано, – дал слово он с твёрдостью. – Возьму твою частичку.
– Вот спасибо, отец! – обрадовался гномик. – В таких делах лишь на мужчин можно положиться.
Личико его совсем просветлело. Он сидел, побалтывая ножками, наслаждаясь летним днём, зрелищем просторов, близостью родных людей. Своим бытием. Кажется, ему действительно было хорошо.
– Тано, а хочешь полетать? – ласково предложила Лала. – Я бы тебя могла поднять, покатать по небушку.
– А можно?! – воодушевился Тано. – Вот это да! Я и не мечтал о таком.
Рун передал Тано Лале. Она встала. Рун тоже. Она одарила его добрым доверчивым взглядом.
– Ты уж, Рун, не смотри вверх пока, ладно?
– Ну конечно, – кивнул он. – Не в первый раз поди взлетаешь при мне. Не посмотрю ни за что.
Лала улыбнулась ему благодарно.
– Прощай, отец, – тепло сказал Тано. – Было приятно быть здесь с тобой. С вами.
– Прощай, Тано, – тоже с теплотой ответил Рун. – Ты удивительный. Я рад, что узнал тебя.
Он отвернулся к речке, сел наземь, стал смотреть на воду. Услышал удаляющийся шелест крыльев. И затем остался один на один с природой и своими мыслями.
Похороны состоялись уже через пол часа. Лала плакала. Рун выкопал ножом на лужку ямку, положил туда куколку, взяв от неё одну веточку-ручку. Сотворил над могилкой знак упокоения. Закопал. Сходил за прутиком, поставил над холмиком три небольших его кусочка, символизирующих трёх идолов. Снова сделал знак упокоения. Поднялся с колен, сделал третий раз знак упокоения. Вид у него был мрачный.
– Покойся с миром, Тано, – произнёс он со вздохом. – Ты был необыкновенным. И кажется хорошим. Мне жаль, что тебя больше нет.
Лала сложила молитвенно ручки, закрыла глазки и стояла так, шевеля губами, неслышно произнося что-то. Через минутку она закончила, в очередной раз отёрла слёзы кулачком. Подошла к Руну. Он обнял её.
– Лала, это какой-то перебор, – проговорил он расстроено. – Словно сына похоронили. Это ненормально как-то. И ведь не скажешь, что всё игра, не отмахнёшься. Оно хотело жить, и оно умерло. Тано хотел жить. Очень. Гадко как-то. Получилось.
– Не знаю, Рун. Что-то не так вышло, – печально молвила Лала. – Слишком много души вдохнулось. В Тано. Опыта не хватает мне. Магия дело сложное и ответственное. Чуть ошибёшься, вместо добра сотворишь зло. Или причина в том, что я уже взрослая. Маленькие феи-девочки делают весёлых куколок, детской радостью наполненных, которым и в голову не придёт предаваться размышлениям о жизни и смерти, а у взрослых девушек может и должны выходить куколки, зрелые думы и чувства имеющие. Всему своё время. Больше я никогда не стану оживлять куколок. Это жестоко. Или надо только куколок зверюшек оживлять. Кто не осознаёт себя и потому не переживает. Или куколок-куколок, кто всё равно остаётся куколкой, когда оживёт. Гномиков точно не стану больше.
– Но он рад был побыть живым. Тано. Ты не права, – заметил Рун.
– Нет, – не согласилась Лала. – Нельзя давать столь краткую жизнь тому, кто так жаждет бытия. Жестоко это.
– Пойдём домой, Лала, – попросил Рун тихо. – Что-то устал я сегодня.
– Пойдём, родной, – прошептала она.
***