С Уильямом дела обстояли не лучше. В одном письме Тесса пожаловалась ему на мать, а он заступился за Марион, причем прямолинейно и официально (он неизменно подписывался: «С наилучшими пожеланиями»). Тесса пришла в ярость и настрочила обвинительное письмо в ответ: он всегда был маминым любимчиком, ему никогда не понять, что Марион – фальшивка, иначе как она, якобы такая чуждая социальным условностям, могла бы упиваться его деловыми успехами в Сити. Уильям оставил письмо без внимания.
С братом и невесткой Тесса виделась только на семейных праздниках, никак не пересекаясь в интернете, поэтому трудности для моей работы они не представляли. Меня беспокоила Марион. Несмотря на все недопонимание между ними, казалось крайне маловероятным, что она в какой-то момент не захочет поговорить с дочерью по телефону. К примеру, в те редкие дни, когда я уходила гулять в город, мама звонила мне чуть ли не каждые полчаса.
Когда я затронула этот вопрос в разговоре с Адрианом, он объяснил, что Марион глуховата и не любит говорить по телефону: еще одно обстоятельство в пользу Тессы.
Тесса также не приняла мои опасения всерьез.
«Она будет только рада, если я оставлю ее в покое, – писала она. – Мы и так почти не разговариваем».
Это вызвало у меня недоумение, но, прочесав переписку Тессы с матерью, я убедилась, что их действительно связывали непростые, запутанные отношения. Они писали друг другу часто, но нерегулярно, кратко и по делу: чем занимаешься, как себя чувствуешь, как поживает Джонатан. В своих письмах Тесса зачастую приукрашала реальность. Так, она сообщала матери, что с ней все в порядке и что она «среди друзей»; а в письме подруге, отправленном в тот же день, рисовала совсем иную картину: проплакала полдня, сидя в ванне, пока не остыла вода и не свело судорогой ноги, или в одиночку напилась в баре, после чего отключилась и пришла в себя, лежа на диване с незнакомцем.
Примерно раз в полгода между ними вспыхивала долгая, полная взаимных упреков перебранка: Тесса в едких выражениях укоряла Марион за то, что та была из рук вон плохой матерью («Это из-за тебя я стала сумасшедшей, рядом с тобой я чувствовала, что не имею права на существование»), что вышла за Джонатана по расчету, а в последнее время – за то, что ненавидит его из-за болезни и необходимости ухаживать за ним. Было много непонятного: «язвительные замечания» за ужином, испорченные новогодние праздники и так далее. Тесса писала: «Я не хотела, чтобы ты приходила за мной после того, как меня выписали из больницы, я знала, что ты вечно будешь колоть мне этим глаза, доказывая, какая ты заботливая».
С Джонатаном было проще. Я насчитала всего 32 сообщения между ним и Тессой – душевных, но поверхностных. Чаще всего речь шла о деньгах: отец не раз давал ей в долг, но, судя по всему, Тесса деньги не возвращала. По ее словам, до болезни Джонатана они редко общались по электронной почте, а теперь он не мог писать. «Не переживай, через пару месяцев он даже не вспомнит о том, что у него есть дочь».
Я набросала несколько хронологических таблиц, чтобы лучше представлять себе очередность событий в жизни Тессы. В одной были отражены важные перемены, о которых могли знать или точно знали ее родители: переезды, смена работы, смерть дедушки, свадьба брата и рождение его детей, и так далее. В другую таблицу я заносила факты ее биографии, неизвестные членам семьи: случайные связи с мужчинами, злоупотребления алкоголем, обращения к психиатру и тому подобное. К каждому событию я составила список тех, кто, по моим сведениям, знал о нем, что именно знал и какие мысли имел на этот счет.
Входящей информации было так много, что вскоре мне стало неудобно работать с ней на экране ноутбука. Мне бы не помешал дополнительный экран, но стоил он дорого, и в конце концов я переписала таблицу на огромный лист бумаги, стрелками обозначив связи между событиями и людьми, и прикрепила его на стену рядом с фотографиями.
Можете себе представить, как много времени это заняло. Тесса вела беспорядочную жизнь, и, как выяснилось, каждому из друзей рассказывала слегка измененную версию событий. Вдобавок Тесса путалась в именах и датах, что еще больше усугубляло ситуацию.
Несуразицы и противоречий было предостаточно. Так, одно время в переписке с кем-то из знакомых она утверждала, будто живет в Шордиче, при этом другому адресату говорила, что живет в Бетнал-Грин, хотя у меня не было никаких сведений о переезде. Другие, менее значительные детали легко проверялись в «Гугле» – магазин красок «Фэрроу энд Болл», клуб «Граучо», «дом Вирджинии Вулф», но некоторые оставались для меня загадкой. К примеру, о некоей женщине она писала: «…с прической, как у актрисы Королевского национального театра», а в письме Саймону признавалась, что обожает смотреть, «как парни рвут рубаху на груди».