Под потолком широкие лопасти вентилятора с шумом гоняли воздух. Погруженная в мысли, я уставилась на истертый пластмассовый стол, как вдруг дверь распахнулась. Я подняла глаза, ожидая увидеть адвоката, но передо мной стояла Энни. Раскрасневшаяся больше обычного, она тащила за собой Мило, держа на руках младенца. Влажные волосы облепили ей лицо. За ней вошел другой полицейский, постарше.
– Ты как? – обратилась ко мне Энни.
Оказывается, она уехала за продуктами, а когда вернулась и увидела, что меня нет, кинулась расспрашивать соседей. Так она узнала, что меня увезла полиция. Позже, когда мы покинули участок, Энни сказала, что о приезде полицейских сообщила ей Синт, которая сама же их и вызвала, подслушав, о чем мы говорили у костра.
Энни объяснила полицейским, что произошло недоразумение. Плохо разбирая неродную для нее английскую речь, Синт ослышалась. Я объясняла, что мама скончалась от осложнений рассеянного склероза, и сказала не «убила», а «умерла». Энни заверила полицейских в моей готовности подтвердить это документально и пообещала, что я в подробностях опишу обстоятельства маминой смерти, чтобы они сопоставили мой рассказ с фактами.
Не забывая о присутствии полицейских, я молча кивнула. За меня все решили другие. Затем Энни обратилась к полицейскому по-испански. Я и не знала, что она так свободно говорит.
Мы с Энни пробыли в полиции еще три часа. Мне нашли адвоката, говорящего по-английски, усталую женщину средних лет по имени Мария, и я подтвердила все, что сказала Энни. Детально описала ночь смерти мамы, скрыв, разумеется, свою причастность, и сообщила имя лечащего врача, доктора Уахири, который наутро подписал свидетельство о смерти, где сообщалось, что мама умерла от осложнений ввиду продвинутой стадии рассеянного склероза. Испанские полицейские собирались связаться с Англией, чтобы подтвердить мой рассказ. Пока мы ждали, Энни придвинулась ко мне. Ни слова не говоря о происходящем, она весело чирикала обо всем на свете, а Мило слонялся по комнате, пиная стулья. Энни дала мне подержать младенца. Впервые в жизни у меня на руках оказался маленький ребенок. По весу он был совсем как кот Томас из нашего дома на Левертон-стрит, и такой же теплый.
Через двадцать минут Энни вышла купить воды. За дверью послышалась громкая перебранка у стойки регистратуры. Я забеспокоилась, но тут вернулась Энни, сказав, что ругань не имеет к нам никакого отношения. Пока Энни боролась с торговым автоматом, пришла какая-то негритянка – выяснить, кому принадлежит тело, которое прибило к берегу в начале недели. Из разговора Энни узнала, что на пляже нашли трупы: иммигранты из Марокко пытались ночью пересечь пролив. Их лодка перевернулась, и все погибли. Несчастная женщина приходилась родственницей одному из них.
– К сожалению, здесь это не редкость, – прокомментировала Энни. – Помнишь, на прошлой неделе я говорила тебе об этих бедолагах, когда мы мимо теплиц проезжали.
Слишком встревоженная тем, что скажет полицейским доктор Уахири, я на время и думать забыла об этой перевернутой лодке. Утром он явился осмотреть маму, выслушал мой рассказ о том, как я, проснувшись, нашла ее мертвой, и бросил на меня выразительный взгляд. Всего долю секунды врач смотрел на меня, словно говоря: «Я знаю, что ты сделала, но понимаю». Вполне возможно, что я снова ошиблась, и в его взгляде было подозрение.
Вскоре выяснилось, что опасалась я напрасно. Вошел полицейский и сказал, что доктор Уахири подтвердил: смерть произошла от естественных причин. А поскольку обвинение основано на слухах при отсутствии подтверждающих доказательств, то меня отпускают.
Мы подъехали к общине, когда уже стемнело. Энни спросила, что я буду делать.
– Наверное, мне лучше уехать домой, – ответила я.
Утром я разобрала палатку, и Энни отвезла меня в аэропорт. Мы ехали молча, но не тяготились молчанием. У здания аэропорта Энни криво припарковалась посреди полосы для такси. Я попрощалась сперва с Мило, затем с ней.
– Большое спасибо.
Она отмахнулась, как будто речь шла о пустяке.
– Удачи! – с улыбкой сказала она, завела мотор и крикнула мне вслед: – Найди меня на «Фейсбуке»!
Спустя несколько недель после возвращения в Лондон мне пришло в голову, что я проглядела ниточку, которая объяснила бы загадочное исчезновение Тессы.
Меня осенило в разговоре с Джонти. Ночью в понедельник его не было дома, но через двадцать минут после моего приезда он вернулся. Я как раз включала ноутбук в сеть. Во входной двери провернулся ключ, и через секунду дверь в мою комнату распахнулась.
– Вот черт! – вздохнул он. – А я-то надеялся тебя встретить.
Он неловко меня обнял – неловко было мне, не ему – и засыпал вопросами. Ни английские, ни испанские полицейские на меня так не наседали. Однако же мне хотелось рассказать ему о поездке, и мы уселись на диване в гостиной, прихватив тарелку горячих бутербродов с сыром.