Поцелуй меня сейчас

По дороге в душ я услышала тихие рыдания. Отражаясь от выложенных плиткой стен, они напоминали завывания раненого зверя. Я тут же остановилась. В одной из кабинок под дверью виднелась пара блестящих лакированных туфель. В моей груди что-то сжалось. Голос напоминал…

– Анастасия? – осторожно спросила я и постучала в дверь.

Плач стал тише, сдавленнее. Как будто она пыталась подавить его. Замок двери щелкнул.

– Анастасия? – позвала я еще раз.

– Ева, уходи.

– Ты в порядке? – спросила я, хотя и так знала ответ.

Уже несколько дней Анастасия плакала не переставая. С тех пор, как Исаак Хейлшем… Воспоминания той ночи не давали мне спокойно спать. А Анастасия с тех пор так и вообще почти не сомкнула глаз.

– Конечно, – выдавила она и икнула. – Просто аллергия на пыльцу. Чертова пыльца.

– Чертова пыльца, – мягко согласилась я, прижимая руку к двери. Последние несколько дней Анастасия не появлялась ни на уроках, ни на занятиях клубов. Правда, я все равно добавляла ее имя в списки присутствующих. – Сегодня вечером будет лазанья. Я оставлю тебе кусочек, а то ребята сметут все подчистую.

Анастасия шмыгнула носом. Иного ответа от нее не последовало, и я повернулась и направилась в душ, оставляя ее одну. Я как раз открыла дверь в раздевалку, когда услышала за спиной тихое:

– Спасибо.

Я почти с сожалением вошла в раздевалку и захлопнула за собой дверь. Но Анастасия не позволила бы мне остаться. Каждый должен – каждый имеет право – горевать по-своему, и если ей больше поможет кусочек лазаньи, чем объятие, значит, так я и сделаю.

Через десять минут я повязала желтый галстук на шею и втиснула ноги в неудобные лакированные туфли, которые дополняли темно-синюю школьную форму, состоящую из пиджака, юбки и белой рубашки. Форма была одинаковой для всех, различался только цвет галстука в зависимости от класса, а члены школьного совета носили на галстуке золотую булавку. У меня такая до сих пор отсутствовала. Я не знала, злиться мне по этому поводу или вздохнуть с облегчением. Наверное, и то и другое, но больше всего хотелось свернуть шею Декстеру и директору Бертону за то, что они еще не признали мое членство в совете.

Быстрыми шагами я направилась к директору Бертону. Обошла группку первоклассников, которые пытались спрятать упаковку «Ризез», будто это были не сладости, а наркотики, прикрикнула на кучку третьеклассников, чтобы прекратили плеваться бумажными шариками в старинные картины, и увернулась от мокрой губки, которая вылетела из класса, ударилась о шлем рыцарских доспехов, после чего плюхнулась на пол.

– Добрый день, профессор Фрикс, – поздоровалась я с нервно семенящим по коридору учителем математики в младших классах, правая щека которого была перепачкана мелом.

– Добрый день, Блумсбери, – пропыхтел он и в следующее мгновение поскользнулся на губке и, чертыхаясь, врезался в доспехи.

Из классной комнаты донесся заливистый смех.

– Вы в порядке? – спросила я, помогая пожилому учителю математики подняться на ноги.

Он застонал и поправил свои покосившиеся очки.

– Мне нужен отпуск.

– Год только начался, – любезно напомнила я.

– Тогда мне нужно выпить, – пробормотал он и исчез в кабинете.

Дверь захлопнулась, и визг учеников резко прекратился. Бедняга. Хотя алкоголь – это не выход. Последний раз я напилась ровно два года назад. После отъезда Кингсли, если быть точной. Прескот сел рядом со мной и протянул мне бутылку водки. Осушила я ее самостоятельно. Он так и не произнес ни слова, даже когда я начала выть, как дворовая собака. Я до сих пор не уверена, что он понял, что произошло на самом деле, но остался со мной до самого конца и, если верить его рассказу, придерживал мне волосы, пока меня рвало литром водки. На него. На следующий же день я улетела в Англию и с тех пор не возвращалась.

Я не жалела об этом. Если я по чему и скучала, так это по моему кузену. И по хорошему, крепкому алкоголю. Правда, с тех пор запах спиртного всякий раз пробуждал во мне воспоминания. О горьком вкусе на губах и о слезах. А вместе со слезами приходили и воспоминания о Кингсли. Я уже давно должна была выплакать эти слезы, но они все не кончались. Видно, такая вот я жалкая: все не могу перестать страдать по парню, который ненавидит меня.

Я яростно распахнула дверь в кабинет директора Бертона и чуть не получила в лоб мячом для гольфа, который врезался в стену прямо рядом с моей головой.

– Нельзя ли поосторожней, Брэмстон? Я же сказал левее! – рявкнул директор Бертон, стоявший в центре своего стола.

Килт раскачивался над его морщинистыми коленями, клюшка для гольфа все еще была занесена. Брэмстон бросил на меня измученный взгляд. Темные, обычно аккуратно подстриженные волосы сейчас торчали у него во все стороны, очки сидели криво, а в руке он держал клюшку для гольфа. Не успела я и слова вымолвить, как директор Бертон поднял голову, сверкнув моноклем.

– Джинни, ты мешаешь! – прохрипел, достал из кармана халата мяч и установил его на специальную подставку перед ударом.