Поцелуй обмана

– Лия, – услышала я шепот Рейфа. Взяв меня за подбородок, он повернул мое лицо к себе, заставив посмотреть на него, вспомнить о его присутствии, – ты в порядке?

Я тряхнула головой.

– Я не хотела говорить ей… – я посмотрела на Рейфа, неуверенная в том, что именно он слышал. – Ты был там? Ты слышал?

Он кивнул.

– У тебя не было другого выхода, только сказать ей всю правду.

Правду.

Я сказала Паулине, что Микаэль мертв. Но разве это не было меньшее из двух зол? Он не собирается приезжать к ней. Он никогда не придет. Если бы я сказала ей правду, это разрушило бы все мечты, которыми она жила. Все ее надежды обратились бы в миражи, фальшивые до самых корней. Она узнала бы, что над ней просто посмеялись. У нее не было бы ничего, на что можно опереться, только горечь, разъедающая сердце. А так у нее остались хотя бы нежные воспоминания о нем, разве этого мало, разве не будут они согревать ей сердце? Какая правда более жестока? О его обмане и предательстве или о его смерти?

– Я должен идти, – опять шепнул Рейф. Я вскинула на него глаза. Он стоял так близко, что я чувствовала сидр в его дыхании, слышала биение сердца, понимала, как мечутся его мысли – все нервы у меня были обнажены, сама ночь обступила нас, сближая.

Я схватила его руку.

– Нет, – сказала я. – Умоляю. Подожди.

Рейф посмотрел на свою руку там, где я держала ее, потом снова на меня. Сжатые губы дрогнули, взгляд смягчился – но затем, медленно, его словно заполнило что-то другое, холодное, жесткое. Он отстранился.

– Уже поздно.

– Конечно. – Моя рука неловко упала вдоль тела, будто не принадлежала мне. – Я всего лишь хотела поблагодарить тебя, пока ты не ушел. Если бы ты не проходил мимо, не знаю, что бы я делала.

В ответ Рейф только коротко кивнул и исчез в темноте.

Всю ночь я провела на стуле, не спуская глаз с Паулины. Я сидела тихо, стараясь ее не побеспокоить. Целый час она лежала неподвижно, уставившись в стену, потом ее грудь начали разрывать гортанные всхлипывания, они перешли в жалобный плач, напоминающий мяуканье раненого котенка, а под утро с ее губ срывались только тихие стоны: Микаэль, Микаэль, Микаэль

… Паулина повторяла его имя без умолку, как будто он был рядом и она обращалась к нему. Я пробовала заговорить с ней, но она меня отталкивала. Время от времени я предлагала ей воду, предлагала помолиться, предлагала, предлагала – но не могла предложить ничего, что бы унесло прочь ее боль.

А ведь утром, вспомнила я, меня вдруг охватил испуг от мысли, что я, возможно, никогда не познакомлюсь с молодым человеком, который так любит Паулину. Теперь-то я, наоборот, боялась, что могу когда-нибудь встретиться с ним. Я бы вырезала ему сердце тупым ножом и скормила чайкам.

Наконец, в предрассветные часы, она заснула, но я все сидела у ее кровати. Я вспоминала, как утром мы с Паулиной ехали мимо кладбища. Уже тогда я поняла что-то, и меня сковал испуг. Что-то случилось. Что-то пошло не так, безнадежно и необратимо. Мурашки по коже. Ветер между надгробьями. Свеча. Молитва. Надежда.

Тихий ледяной шепот.

Холодная костлявая рука на моей шее.

Я не могла понять тогда, что все это означает, но я знала

.

Глава двадцать первая

Последующие дни пролетели в суматохе, волнениях и хлопотах. Бесконечных хлопотах, в которых я участвовала с радостью. Наутро после получения известия о Микаэле Паулина встала, умыла лицо, выудила три монеты из своего тощего кошелька с чаевыми и ушла в Сакристу. Она пробыла там весь день, а когда возвратилась, на голове у нее был повязан белый шелковый платок – такие платки носили в знак траура вдовы.

Когда она ушла, я сообщила Берди и Гвинет, что Микаэль мертв. Женщины, как оказалось, не слышали от Паулины восторженных рассказов о нем, а что до Гвинет, та и вовсе не знала о его существовании. Поэтому они не могли понять всю глубину ее горя – до тех пор, пока Паулина не вернулась из Сакристы. Она была бледной, как призрак – опухшее от слез лицо совсем сливалось бы по цвету с шелком платка, если бы не темные круги вокруг покрасневших глаз. Моя подруга больше походила на жуткого кладбищенского упыря, чем на прелестную юную девушку, какой была всего день назад.

Больше, чем внешний вид, нас беспокоило то, что Паулина отказывалась разговаривать. Она достаточно терпеливо выдерживала сочувствие и утешение встревоженных Берди и Гвинет, но остальные попытки поговорить оставались без ответа, Паулина только молча отворачивалась. Почти все дни напролет она била земные поклоны, бормоча поминальные молитвы, и лихорадочно жгла свечу за свечой, чтобы осветить Микаэлю путь в следующий мир.

Берди утешало то, что она хотя бы ест – немного, но достаточно, чтобы не упасть без сил. Я знала причину. Это тоже было ради Микаэля и того, что их до сих пор соединяло. У меня не было уверенности, что Паулина вообще прикоснулась бы к пище, если бы я открыла ей всю правду о возлюбленном.