Мы втроем договорились, что будем сообща помогать Паулине, пока она не придет в чувство, разделили между собой ее повседневные обязанности и беспрепятственно позволяли ей отлучаться на поминальные богослужения, как полагалось вдове. Мы прекрасно знали, что Паулина не настоящая вдова, но прочие ведь этого не знали! А мы не собирались никому ничего объяснять. Мне было больно от того, что Паулина отгородилась и от меня – но могла ли я судить ее: ведь я никогда не теряла любовь всей своей жизни, а именно такой любовью был для нее Микаэль.
До празднеств оставалось около двух недель, поэтому дел в таверне было все больше, так что без помощи Паулины мы крутились с рассвета и до последнего гостя вечером. Я вспоминала жизнь в цитадели – там я часто подолгу лежала без сна, размышляя о чем-то, а чаще всего об очередной несправедливости, учиненной кем-то, наделенным большей властью, чем я (это можно было сказать почти обо всех, кто меня окружал). Теперь бессонница меня не мучила. Я сразу проваливалась в глубокий, крепкий сон, и если бы наш дом загорелся, сгорела бы в пожаре, не проснувшись.
Хотя почти все время приходилось крутиться по хозяйству, я все же часто видела Рейфа и Кадена. Удивительно, но, что бы я ни делала, куда бы ни пошла, один из них оказывался рядом, готовый поднести корзину с бельем или вычистить стойло у Отто. Гвинет подтрунивала над их необычным вниманием – но замечу справедливости ради, что это никогда не переходило границы простой услужливости. В большинстве случаев. Один раз я услышала, что Каден мечет громы и молнии. Когда, оторвавшись от уборки, я отправилась посмотреть, в чем дело, он выскочил из конюшни, держась за плечо и громко проклиная лошадь Рейфа. Оказалось, что жеребец укусил его в плечо, да так, что на рубашке проступила кровь.
Я отвела его в таверну, заставила сесть, надавив на здоровое плечо, и постаралась успокоить. Чтобы лучше рассмотреть место укуса, я расстегнула верхнюю пуговицу его рубашки. Рана была небольшой, лошадь в основном повредила только кожу, но вокруг расплывался багровый кровоподтек величиной с мою ладонь. Я сбегала на ледник, принесла колотого льда, завернутого в тряпицу, и приложила к плечу.
– Я схожу за бинтами и мазью, – сказала я.
Каден возразил, что в этом нет необходимости, но я настаивала, и он уступил. Я знала, где у Берди хранятся разные снадобья, и обернулась быстро. Каден следил за каждым моим движением. Он ни проронил ни звука, пока я наносила бальзам на кожу, но я чувствовала, как от моих прикосновений твердеют мышцы. Когда, аккуратно забинтовав плечо, я положила на повязку мешок со льдом, Каден здоровой рукой удержал мои пальцы, не дав отнять их с плеча – он касался их бережно, как будто это была не просто моя рука.
– Где ты этому научилась? – спросил он.
Я улыбнулась.
– Накладывать повязки? Добрым делам учиться не надо, а я росла со старшими братьями, так что кого-нибудь из нас бинтовать приходилось постоянно.
Его пальцы чуть крепче сжали мою ладонь, Каден заглянул мне в лицо. Я ожидала, что услышу слова благодарности, но прочла в его взгляде нечто большее. Какая-то затаенная, сокровенная нежность таилась в глубине этих сумрачных глаз. Когда наконец он выпустил мою руку и отвернулся, его скулы слегка порозовели. По-прежнему без улыбки он тихо пробормотал «спасибо».
Его реакция привела меня в замешательство, но румянец сошел с его лица так же стремительно, как появился. Он одернул рубашку и поднялся, как ни в чем не бывало.
– Ты хороший человек, Каден, – сказала я. – Все быстро заживет, я уверена.
Я уже подошла к двери – надо было вернуть на место остаток мази и бинтов, – но обернулась и спросила:
– Что это был за язык? Когда ты ругал лошадь? Я его не узнала.
Каден приоткрыл было рот, будто смутившись.
– Просто бессмыслица, присказка, ей меня научила бабушка, – спохватившись, ответил он. – Вроде покаянной жертвы, чтобы не тратить монету.
Мне не показалось, что я слышу бессмыслицу. Его слова звучали, как настоящая ругань, слова, которые произносят в сердцах, в запале.
– Надо мне выучить эту присказку. Научи меня как-нибудь, чтобы и я могла сберечь свои монетки.
Каден улыбнулся только углами рта.
– Как-нибудь научу.
День ото дня становилось теплее, и я еще больше была благодарна Рейфу и Кадену за помощь, хотя меня удивляло, почему они тратят все время здесь, вместо того чтобы заниматься своими делами. Молодые, крепкие, ловкие, с умелыми руками, они не выглядели праздными богачами, – хотя кони у обоих были отменные и снаряжение недурное – и все же не торгуясь оплачивали свой чердак и стойла для лошадей. Складывалось впечатление, что ни один, ни второй не испытывают недостатка в деньгах. Откуда у безработного батрака и нерадивого торговца такие сбережения?