Поцелуй перед смертью

— Спасибо. — Он повесил трубку, бросил ещё монетку в прорезь и набрал номер общежития. Телефонистка попыталась дозвониться до комнаты Дороти, но ответа не получила. Он положил трубку на рычаг, ломая голову над тем, что же могло задержать Дороти. Ведь такую развила прыть, что пора бы ей уже и придти к себе.

Мелочи у него больше не было; чтобы разменять долларовую бумажку, пришлось зайти в ближайшую закусочную в кампусе. Довольно сердитым взглядом он одарил там девицу, оккупировавшую телефонную будку. Когда болтушка наконец решила все свои вопросы, он зашёл в пропитавшуюся запахом её духов будку и плотно закрыл дверь. В этот раз Дороти оказалась на месте.

— Да?

— Привет. Где ты пропадала? Я звонил тебе минуты две назад.

— Я ещё кое-куда заскочила по дороге. Мне надо было купить перчатки, — сообщила она запыхавшись, совершенно счастливым голосом.

— А-а. Слушай, сейчас — двадцать пять минут одиннадцатого. Ты успеешь — к двенадцати?

— Ну-у, я не знаю. Я хотела принять душ…

— К двенадцати пятнадцати?

— Хорошо.

— Слушай, ты ведь не собираешься отмечаться в журнале, что уезжаешь на уикенд?

— Это положено делать. Ты же знаешь правила.

— Если ты будешь отмечаться, тебе придётся указать место, куда ты собираешься, так?

— Да.

— Ну и?

— Я напишу отель «Нью-Вашингтон». Если воспитательница спросит, я ей всё объясню.

— Послушай, ты можешь сделать запись попозже, сегодня днём. Так и так нам ещё придётся вернуться. Из-за трейлера. Нам нужно будет узнать насчёт него.

— В самом деле?

— Да. Они сказали, что не примут заявления, пока мы не оформим наш брак.

— О-о. Раз уж мы ещё вернёмся, я тогда не буду брать с собой чемоданчик.

— Нет, возьми. Как только всё оформим, тут же пойдём в отель, закажем там ланч. Это всего квартал, не больше, от Муниципалитета.

— Тогда уж я могу сразу и отметиться. Не вижу никакой разницы.

— Послушай, Дорри. Не думаю, что университетское начальство в восторге, когда иногородние студентки спешат выскочить замуж. Ваша воспитательница, уж всяко, начнёт вставлять нам палки в колёса. Начнёт расспрашивать, а знает ли твой папочка. Прочитает целую лекцию, чтоб уговорить тебя подождать до конца семестра. Они за это зарплату получают.

— Хорошо. Отмечусь позже.

— Молодец. Жду тебя у общаги в двенадцать пятнадцать. На Университетской авеню.

— На Университетской?

— Ну да. Ты ведь пойдёшь не через парадный выход? — с чемоданом и не отмечаясь в журнале.

— Правильно. А я и не подумала. Класс, мы на самом деле сбежим отсюда!

— Прямо как в кино.

Она радостно засмеялась. — В двенадцать пятнадцать.

— Точно. К двенадцати тридцати мы будем в центре.

— До свидания, женишок.

— Пока, невестушка.

Он тщательно оделся — тёмно-синий костюм, чёрные ботинки и носки, белоснежная рубашка, светло-голубой галстук тяжёлого итальянского шёлка, вышитый серебристыми и чёрными ирисами. Посмотревшись в зеркало, он всё же решил, что галстук чересчур шикарный, бросается в глаза, и заменил его более простым образцом перламутрово-серого цвета. Взглянув на себя ещё раз, в застёгнутом на все пуговицы пиджаке, он пожалел, что не может так же легко подобрать себе на время другое лицо, не столь изысканное. Временами, открылось ему, слишком приятная наружность становится сущей помехой. Чтоб хотя бы на шажок приблизиться своим видом к более заурядным типажам, он, после некоторого колебания, выбрал среди своих шляп сизоватую федору и осторожно, опасаясь помять причёску, водрузил непривычный груз себе на голову.

В 12:05 он уже был на Университетской авеню напротив общежития. Солнце зависло почти прямо над головой, яркое, горячее. В знойном воздухе глохли редкие звуки шагов, щебет птиц и скрежет трамваев, как если бы они доносились сквозь толстое стекло. Повернувшись к общежитию спиной, он уставился в окно скобяной лавки.

Наблюдая за противоположной стороны улицы по её отражению в окне, в двенадцать пятнадцать он увидел, как в здании общежития распахнулась дверь и оттуда появилась фигурка облачённой в зелёное Дороти. Хоть раз в жизни она проявила пунктуальность. Он повернулся к ней лицом. Она посмотрела налево, потом направо, и, вращая головой туда и сюда, совершенно проглядела его. Одною затянутой в белую перчатку рукой она держала сумочку, другой — чемоданчик, завернутый в желтую с широкими красными полосами материю. Он поднял руку, и тогда она заметила его. С нетерпеливо-радостной улыбкой она шагнула с бордюрного камня на мостовую и, дождавшись перерыва в движении машин, пересекла её.

Она была прекрасна. На ней был тёмно-зелёный костюм с шёлковым галстуком-бабочкой сверкающей белизны, туфли коричневой аллигаторовой кожи (из такой же кожи была сумочка), а пушистые волосы украшены были воздушною лентой тёмно-зелёной вуали. Когда она подошла к нему, он принял у неё чемоданчик и заметил с усмешкою:

— Невесты всегда красивы, но ты просто несравненна.

— Gracias, senor,[8] — она смотрела на него так, словно ей не терпелось его поцеловать.