Поцелуй перед смертью

– Я бы поверил этому, – сказал он твёрдо. – Я бы поверил этому. – Но едва он повернул лицо к Ганту, вся его решительность куда-то исчезла. – Вы обосновываете всё на том, что он не сказал Мэрион про свою учёбу в Стоддарде. Мы даже не уверены, знал ли он Дороти, не говоря уж о том, что он был именно тем, с кем она… встречалась. А мы должны быть уверены.

– Девчонки в общаге, – возразил Гант. – Кто-нибудь из них должен знать, с кем она ходила.

Кингшип кивнул.

– Я мог бы кое-кого нанять, съездить туда, поговорить с ними…

Гант задумался, потом покачал головой.

– Без толку. Каникулы; к тому моменту, когда вы сумеете разыскать хоть одну из девчонок, знающих про это, будет слишком поздно.

– Слишком поздно?

– Как только он узнает, что свадьбы не будет, – он глянул на Мэрион; она молчала, – околачиваться здесь дальше, чтобы узнать причину, он не станет, верно?

– Мы найдём его, – сказал Кингшип.

– Может быть. А может, и нет. Люди исчезают. – Гант сделал глубокомысленную затяжку. – Что, Дороти не вела дневник или что-нибудь типа этого?

Зазвенел телефон.

Кингшип прошёл к резному столику и снял трубку.

– Алло. – Затем последовала долгая пауза. Гант посмотрел на Мэрион; она наклонилась вперёд, подбирая обрывки с пола. – Когда? – спросил Кингшип. Держа клочки бумаги на ладони левой руки, Мэрион сжала её в горсть. Посмотрела на образовавшийся комок, не зная, что с ним делать дальше. Положила на проспекты, лежавшие рядом с ней на диване. – Спасибо, – сказал Кингшип. – Большое вам спасибо. – Донёсся далёкий щелчок положенной на рычаг трубки, и установилась тишина. Гант повернулся к Кингшипу.

Тот стоял у столика; румяное лицо казалось застывшим.

– Мисс Ричардсон, – объяснил он. – Рекламная литература была отправлена Бёртону Корлиссу в Колдуэлл, Висконсин, 16-го октября 1950-го года.

– Именно тогда, должно быть, он начал кампанию с Эллен, – заметил Гант.

Кингшип кивнул.

– Но это был уже второй раз, – произнёс он медленно. – Рекламная литература была также отправлена Бёртону Корлиссу 6-го февраля 1950-го года, в Блю-Ривер, Айова.

– Дороти… – начал Гант.

Мэрион застонала.

Гант остался в комнате и после того, как Мэрион ушла наверх.

– Мы во всё той же позиции, какой успела достичь Эллен, – сказал он. – У полиции есть «предсмертная записка» Дороти, а всё, что есть у нас, это подозрения и набор косвенных улик.

– Я добьюсь большего, – сказал Кингшип, держа в руке один из проспектов.

– Неужели они ничего не нашли в комнате Пауэлла? Ни отпечатка пальцев, ни ниточки с одежды?

– Ничего, – ответил Кингшип. – Ничего у Пауэлла, ничего в том ресторанчике, где Эллен…

Гант вздохнул.

– Даже если вы заставите полицию арестовать его, любой первокурсник с юридического освободит его в пять минут.

– Я его как-нибудь достану, – пообещал Кингшип. – Я добьюсь большего и я его достану.

– Надо выяснить, как он заполучил от неё записку, – сказал Гант, – а также и найти пистолет, который он применил против Пауэлла и Эллен. И до субботы.

Кингшип взглянул на фотографию на обложке проспекта.

– Медеплавильный завод… – удручённо сказал он. – На завтра у нас намечен туда полёт. Я хотел всё ему показать. И Мэрион тоже. Раньше она не интересовалась.

– Вам бы лучше проследить, чтобы она раньше времени не проговорилась ему об отмене свадьбы.

Кингшип разглаживал проспект у себя на колене. Посмотрел на Ганта.

– Что?

– Я говорю, вам надо проследить, чтобы она раньше времени не проговорилась ему об отмене свадьбы.

– А-а, – сказал Кингшип. Он снова опустил взгляд на проспект. Ещё одно мгновение прошло. – Он не на того напал, – сказал он тихонько, продолжая рассматривать фотоснимок завода. – Ему надо было подыскать себе другого тестя.

12

Выдавался ли прежде такой замечательный денёк? Только это ему хотелось понять: случался ли? Он усмехнулся, глядя на самолёт: такой же нетерпеливый, как и он сам; как журавль, он рвался на взлётную полосу; сиял его обтекаемый фюзеляж, утреннее солнце играло на меди букв КИНГШИП и короны торговой марки на борту. Он усмехнулся, глядя на всю эту суматоху, творившуюся поодаль на взлётном поле, где стояли коммерческие самолёты, а за проволочным ограждением пассажиры дожидались посадки, как овцы, собранные пастухом в загон. Что ж, иметь в своем распоряжении частные летательные аппараты все не могут! Он усмехнулся, глядя в лазурную голубизну неба, потянулся и радостно стукнул себя в грудь, наблюдая за поднимающимся вверх облачком собственного дыхания. Нет, вынес он беспристрастный приговор, на самом деле ещё никогда прежде не выдавалось такого чудесного денька. Как, никогда? Да, никогда! Как, никогда? Ну… вряд ли когда-нибудь! Он повернулся и широкими шагами направился назад к ангару, мурлыча песенку Гилберта и Салливана.[24]

Мэрион и Лео стояли в тени и, поджав губы, в очередной раз продолжали ссориться.

– Я полечу! – настаивала Мэрион.

– В чём проблема? – улыбнулся он, подходя к ним.

Лео, развернувшись, пошёл прочь.

– Что случилось? – спросил он Мэрион.