Поцелуй сатаны

Михаил Федорович вертел отпечатанную на бланке директора школы бумагу и ничего не понимал: а он-то, Лапин, при чем тут? Вот чем теперь приходится заниматься секретарю райкома! В городах Прибалтики, говорят, на улицах поставлены урны, в которые бывшие коммунисты и комсомольцы бросают свои билеты…

Тем не менее, Лапин по вертушке позвонил первому секретарю райкома комсомола и поинтересовался, в чем там дело.

— Тут вот какая петрушка, Михаил Федорович, — довольно фамильярно заговорил Алексей Леонидович, — Выгнать-то Уланова из школы выгнали, он действительно школьнику дал пинка под зад, но тот оказался таким редкостным подонком, что ему нужно было не пинка дать, а… Дело в том, что школьник забран милицией: втроем на Рождество затащили в подвал девицу и изнасиловали… Мало того, так еще избили до полусмерти. Кстати, Уланов-то вытащил его из-за парты тогда, когда увидел, как этот школьничек щупает свою соседку. Та тоже хороша: лежит в роддоме, ждет ребенка! Это в четырнадцать-то лет!

— Да что же это у вас творится? — не выдержал Лапин, — И тоже, небось, комсомольцы?

— «У вас»?! — возмущенно воскликнул Прыгунов, — Это по всей стране творится, Михаил Федорович, вы что, газеты не читаете? Телевизор не смотрите? Кто сейчас преступники, хулиганы? Молокососы. И проституток малолетних пруд пруди.

Лапину захотелось одернуть молодого секретаря — годится ему в сыновья, а разговаривает… но он тут же себя сдержал: теперь командно-приказной тон не в моде.

— Ладно, а за что же тогда уволили Уланова? Я не вижу его вины.

— Так это еще было до Рождества.

Про себя Лапин отметил, что секретарь часто употребляет слово «рождество». И опять осадил себя: ну и что тут такого? Пишут опять в тех же газетах, что теперь комсомольцы совершают церковные бракосочетания, а коммунисты ходят в храмы… Вот они, перемены! Помнится, отца за то, что мать окрестила в церкви его, Михаила, чуть было не исключили из партии…

— Алексей, верните в школу Уланова, — сказал Лапин — Больно уж вы круто обошлись с ним!

— Не мы, а гороно.

— Я позвоню Петренко.

— Может, мне взносы за учителя заплатить и с поклоном комсомольский билет снова вручить? — язвительно ответил Прыгунов.

— А учитель-то он хороший был?

— Директор хоть сегодня готов его обратно взять, да не знает, как мы на это посмотрим.

— Я смотрю положительно, — заявил Михаил Федорович, — Разве можно так образованными людьми разбрасываться?

— Не надо было ему билет на стол швырять… — помолчав, ответил Прыгунов, — Чуть ли не в лицо мне!

— Из-за какого-то сексуального подонка молодого специалиста уволили… — недовольно проговорил Лапин — Ну и уйдет в кооператоры. А государство его пять лет учило.

— Четыре… Ладно, я его разыщу, — пообещал Прыгунов, — Только теперь народ-то стал больно строптивый, не знаешь, как к кому и подступиться.

Повесив трубку, Михаил Федорович снова задумался: а ведь в этой гнусной компании насильников мог быть и его сын Никита!..

2

Никите Лапину было сейчас не до девочек, он сидел у стены на корточках на углу Невского и улицы Рубинштейна и тупо разглядывал свои кроссовки. У одной подошва отстала — там, за границей, видно, тоже халтурят. Рядом галдели такие же юнцы, как и он. Среди них были двое панков с оранжевым и зеленым петушиными хохлами на бритых головах. Кожаные безрукавки, поверх них широкие ремни с пряжками и какие-то блестящие железки на груди. Была и девушка. Выбритая по бокам голова ее беззащитно зеленела. Мимо них текла равнодушная толпа. Правда, некоторое оглядывались на панков. А с голубого неба лился золотистый солнечный свет, было тепло, лишь долетавший сюда прохладный ветер с Фонтанки напоминал, что еще не наступило лето. Рядом на тротуар опустилась Длинная Лошадь, так звали долговязую светловолосую девицу с плоской грудью и тонкогубым широким ртом. Глаза у нее светло-голубые и безразличные.