Поцелуй сатаны

По большому счету, Никите было наплевать на своих приятелей, просто одному остаться было иногда страшно. Особенно после кайфа, когда наступала расплата за удовольствие. Обязательно нужно было чувствовать, что кто-то, как и ты, страдает рядом. И в компании всегда найдется кто-либо более проворный, инициативный, кто обязательно снова раздобудет наркотики. Гашиш, марихуана, анаша — это роскошь! Приходилось курить и всякую дрянь из конопли, мака и прочего сырья, которое привозят юркие ребята из среднеазиатских республик. Самодельный, плохо обработанный наркотик и стоит дешевле, правда, эффект от него не тот, а вот «наркотическое похмелье» тяжелее…

— Все вздыхаешь о ней? — наконец отозвалась Алка. Она привалилась спиной к фундаменту дома, длинные тонкие ноги ее в джинсах синими макаронинами вытянулись на тротуаре. Прохожие, посмеиваясь, перешагивали через них.

— Алиска недавно курит, может, бросила? — предположил он, — Она ведь жить не хотела, после этого землетрясения в Армении. Бросила институт. Рассказывала, как помогала солдатам вытаскивать из котлована, разрытого экскаватором, изуродованные трупы родителей…

— Жуть! — передернула плечами Длинная Лошадь. Однако лицо ее оставалось равнодушным.

— На нее это, видно, сильно подействовало.

— Я своих предков раз в месяц если увижу и то хорошо, — хмыкнула Ляхова.

— Я тоже дома редко бываю…

— Я Лису недели две назад видела, знаешь, с кем? — Усмехнулась Алка — Помнишь, длинный парень выставил нас из подвала на улице Марата? Ты еще в него бутылкой из-под «Ркацители» запустил?

— Она же там осталась… Не убежала, — вспомнил Никита.

— Ишь ты, снюхались!

— Идут по Невскому, как голубки, воркуют… — с удовольствием рассказывала Лошадь, — Она даже меня не заметила. Чистенькая такая, причесанная.

— Значит, завязала, — равнодушно уронил Никита, хотя что-то тоскливое шевельнулось внутри: то ли зависть, что она вырвалась из этого кошмара, то ли сожаление, что больше ее не увидит. Надо сказать, Никита Лапин отчетливо осознавал, что его тяга к наркотикам — это самый короткий путь на дно. На дно еще более глубокое и страшное, чем то, которое описал в своей знаменитой пьесе буревестник революции Максим Горький. Но, как и многие наркоманы был убежден, что рано или поздно «завяжет». Он уже сделал несколько таких попыток. Два месяца, пока был в геологической экспедиции в Средней Азии, не прикасался к наркотикам. Да там их и не было. И уже уверился, что все кончилось. Мать чуть ли не за руку привела его к декану в университет, умолила восстановить на учебу. И тут черт его дернул послушаться студента, который знал о его пороке, и посоветовал написать в газету «Смена» о наркоманах, мол, у него, Никиты, это получится очень даже убедительно и для других заблудших овечек будет наука…

Статью он не написал, а встретившись с приятелями, снова начал курить и понеслось… Теперь если даже завяжет, то в университете не восстановят, пожалуй, и мать будет бессильна. Об этом Никита особенно и не сокрушался: журналистика ему не нравилась. Что-то в этих разоблачительных статьях, которые появляются почти в каждой газете, было злорадное, что ли? Особенно дружно нападали на руководителей, которым раньше в рот смотрели, писали, что прикажут, а теперь вот мы какие, дескать: любого можем замарать! И марают. Как говорится, дорвались до сладкого пирога, закидали бедных читателей сенсациями и разоблачениями. Было во всем этом что-то нечистоплотное, так по крайней мере казалось Никите. Столько лет лживую жвачку преподносили народу, а тут вдруг в одночасье «прозрели»! Не верил Никита журналистам и их статьи читать не любил. Когда жил дома, то по телевизору смотрел лишь «600 секунд», «Пятое колесо» и московскую программу «Взгляд». В этих передачах нет-нет да и про них, наркоманов, вспомнят… Где-то в глубине души было приятно, что он, Никита, не один такой на белом свете. Но видеть завернутые в простыню трупы отравившихся наркоманов было неприятно. Сильные наркотики Никита старался не употреблять, избегал и колоться. Этим в их компании грешила лишь Длинная Лошадь, ну и изредка Ушастик.

— Вчера опять на Исаакиевской площади митинговали, — рассказывала Алка. — Смехота! Царские хоругви несли, болтали что-то про монархию. Я послушала и ушла. Мне до фени все это.

— Детишек-то царских не нужно было убивать, — вставил Никита. — Зверство это.

— Сталин миллионы людей убил, причем, лучших, а с ним некоторые сталинисты расставаться не желают. Сама видела другое сборище, где его портреты даром раздавали.

— Царя убили, бога изничтожили, а что взамен нам дали? — вяло отвечал Никита. — Ложную идею коммунизма? Да кто верит сейчас в это? Не верили и те, кто придумал эту чушь…

— Я в политике — профан, — заметила Алла.