Повелитель разбитых сердец

Я даже не подозревал о случившемся, пока мне не доложил о сей катастрофе назойливый Огюст, мой камердинер. Этот добрый, хотя и недалекий малый принадлежит к той породе (увы, ныне вымершей!) верных слуг, которые считали для себя великим счастьем отдать жизнь за своего господина. Между прочим, предок Огюста в годы революционного террора разделил участь одного из графов Буагеллан, то есть моего предка, и взошел вместе с ним на гильотину, но не покинул его. Огюст восхищен тем, что служит нашему семейству по-прежнему, что мы теперь носим титул Сен-Фаржо, что он живет в самом настоящем замке, а потому с великой печалью относится к моим планам продажи сего достопочтенного вороньего гнезда. Он то и дело причитает по поводу его ухудшающегося состояния, однако нынче утром разбудил меня воплем, который сделал бы честь профессиональной плакальщице в Городе Мертвых Древнего Египта. И чтобы спасти свои уши и нервы, я принужден был выбраться из кровати. Кстати говоря, в моей спальне потолок тоже не в лучшем состоянии, однако, благодарение богу, штукатурка там осыпается только мелкими хлопьями, которые опадают на полог моей кровати и до меня не долетают. К тому же я убедился, что полог натянут достаточно туго, чтобы, в случае чего, принять на себя и более крупные куски штукатурки, а то и какой-нибудь камень, поэтому я и считаю состояние моей спальни вполне терпимым. Итак, я принужден был выбраться из кровати, завернуться в халат, который уже держал наготове Огюст, предварительно выбив из него облачко моли и пыли, и потащиться во второй этаж. Огюст разразился горестными восклицаниями, указывая на разрушения, вздымая руки и только что не царапая себе лицо на манер все той же египетской плакальщицы. А меня вдруг словно толкнуло что-то: я протянул руку к бюро и, не боясь испортить свой почти свежий, всего лишь позавчерашний маникюр, снял с крышки самый крупный обломок. Оказалось, что камень имел острый край, который изрядно покорежил крышку и даже проломил ее. Огюст издал новый крик и едва не оглушил меня. Думаю, я бросил бы в него камень, который держал в руке, только бы заставить его умолкнуть, настолько доняли меня его бабьи причитания, – как вдруг увидел, что в проломе на столешнице что-то желтеет.

Разумеется – и я не стыжусь в этом признаться, ибо это вполне естественно! – моя первая мысль была о кладе. Сердце мое затрепетало… И пусть тот, у кого оно не затрепетало бы в обстоятельствах, подобных моим, сам бросит в меня камень, как я чуть не бросил в глупого Огюста! В следующее мгновение я понял, что желтеет в стене не груда золота или хотя бы пачки ассигнаций времен Империи или Реставрации [43], а нечто вроде книги.

Надобно сказать, что к чтению книг я не особенно расположен. Думаю, что прочел их не более десятка. Это Священное Писание, записки маркиза де Сада, томики Верлена и господина Эдгара По, ну и еще несколько книжонок, прочитанных скорее случайно и от скуки, нежели целенаправленно и с какой-то серьезной целью. Мне захотелось махнуть рукой и предоставить бюро и книгу их собственной судьбе. Однако нечто, какое-то наитие – быть может, воля Провидения! – не позволило мне отойти. Наконец, подтянув рукав халата и брезгливо поморщившись, я сунул пальцы внутрь бюро и попытался вытащить книгу.

Не тут-то было: щель оказалась слишком мала. Однако мое любопытство уже слишком разгорелось, поэтому я приказал Огюсту принести какой-нибудь нож, или топорик, или, быть может, один из мечей трехсотлетней давности, которые развешаны в пиршественной зале по стенам, – словом, что-нибудь, чем можно было бы разломать крышку окончательно и достать книгу.

Огюст – право, даже лучшие из слуг иной раз позволяют себе невыносимые вольности! – сделал вид, будто ничего не слышит. Он встал на колени перед бюро и попытался выдвинуть разбухший от сырости верхний ящик. Удалось ему это далеко не сразу, однако ящик оказался пуст.

Это меня, вообще говоря, не удивило: не сомневаюсь, что мой отец в свое время перевернул здесь все вверх дном и в ящики уж точно заглядывал, ибо был обуреваем той же призрачной надеждою отыскать клад, какой обуреваем и я. Однако я сам видел книгу в желтоватом переплете прямо под крышкой бюро. Значит, там есть тайник. Но как же его открыть?

Мне не хочется тратить время на описание тех воистину титанических усилий, которые пришлось потратить нам, чтобы поднять-таки крышку, и вот наконец я жадно схватил в руки находку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении не книгой, а тетрадью в плотном переплете, обтянутом желтым шелком. Наверное, некогда он сиял мягким золотистым блеском, однако теперь это всего лишь линялая, выцветшая тряпка, на которой кое-где можно различить вытканные королевские лилии.

Приятно хотя бы то, что эта тетрадь, без всякого сомнения, принадлежала человеку благородного происхождения. А впрочем, наш замок, по счастью (или по несчастью?), еще не побывал в руках представителей третьего сословия.