Повелитель разбитых сердец

– Ничего себе барахла! – Я, как зачарованная, не могу отвести глаз от витрины, в которой выставлена тончайшая – наверное, это ягненок! – дубленочка, украшенная меховой шелковистой даже на вид бахромой. Вот бы купить такую! И я немедленно представляю себя в этой дубленочке в маршрутке, которая идет от вокзала до роддома… Может, к концу поездки от нее что-нибудь и останется, но бахрому уж точно всю оборвут! – Да ведь это все совершенно новое!

– Определенно хоть раз она это надела, – не соглашается Николь. – И, конечно, на аукционе продают вещи самых дорогих марок или ручной работы. Иногда можно купить платье от кутюр просто по никакой цене. Да ты сама увидишь сегодня.

– Как – платье? – разочарованно спрашиваю я. – Ты хочешь купить платье?! А я думала… – Красноречивым жестом показываю на витрины с фарфором и с вышивками, потускневшими от времени. – Я думала, это будет антиквариат…

– О мон Дье, да у нас дома и так плюнуть негде! – выдает Николь. – Нет, меня интересует обувь. Здесь должны быть сапоги от Шанель и от Селин, это мои любимые марки. В магазине они дороги просто неприлично, а здесь… посмотрим.

Смотрю с уважением. Николь из очень состоятельной семьи, к тому же вышла замуж за «нового русского», богача, которому перепала часть того же наследства, которое превратило мою подругу Леру в миллионершу. То есть денежек у Николь не в пример больше, чем, к примеру, у меня. Однако, представляя себя богатой – очень богатой, супер-экстра-богатой! – я почему-то вижу себя в первую очередь в каком-нибудь бутике Армани или той же Шанель, примеряющей безумно элегантное и безумно дороженное платьишко… А настоящие-то миллионерши вон где одеваются – на аукционах! Потому что денежки берегут! Или все дело в пресловутой практичности французов?

Тем временем Николь берет меня за руку и тянет на эскалатор. Здесь обычных лестниц нет – только эскалаторы вверх и вниз. Мы поднимаемся на второй этаж, где вдоль красного бархатного коридора тянутся десятка полтора дверей. Точнее говоря, их четырнадцать. То в одну, то в другую дверь с деловитым видом заходят люди. Вот точеная дамочка в черном костюмчике от Шанель – не прибарахлилась ли на аналогичном аукционе? Еще две тетеньки, одетые слегка попроще, но тоже очень элегантные. Запыхавшийся толстяк – абсолютно лысый, голова как бильярдный шар! По коридору удаляется какой-то мужик в шляпе (в шляпе! в здании! Какое падение нравов в стране, которая всегда была образцом галантности и изысканных манер! С другой стороны, может, он тоже лысый и стесняется этого?) и в брюках с обшлагами. Вдобавок к шляпе он еще держит руки в карманах! И за это я ему многое прощаю. Сама не знаю, почему мне так нравятся мужские брюки с обшлагами и вот эта манера ходить, сунув руки в карманы. Разумеется, оные штаны должны не уныло свисать, а следует им завлекательно обтягивать попу, а над ними должен иметь место быть элегантный пиджак, чья шлица красиво расходится над этой самой попой. Совершенно как в данном конкретном случае.

Ой, что-то меня занесло… Сколько времени я не была с мужчиной? Всего лишь каких-то две недели? Ого, целых две недели! Воздержание мне явно не на пользу.

Обладатель сексуальных обшлагов (ха-ха!) исчезает в самых дальних дверях, и я унимаю стук сердца. Ну почему, почему вот такому мужчине не нужна русская жена с русским же ребенком? Даже не видя его в лицо, я уже готова выйти за него замуж.

Что? Я готова кинуться в этот «замуж»? И все из-за рук в карманах? Извращенка!

Предаваясь таким вот разнузданным фантазиям, я даже не заметила, что Николь уже завлекла меня в комнату, где будет проходить аукцион. Она напоминает красную бархатную коробочку, уставленную такими же красными бархатными стульями. На некотором возвышении стоит трибуна. Народу человек тридцать, все больше дамы постбальзаковского возраста и преуспевающего вида. Мы с Николь, одетые более чем демократично, кажемся на их фоне какими-то наивными простушками, которые забрели сами не знают куда. Поспешаем усесться в последнем ряду, подальше от холодных оценивающих глаз.

В это время на трибуне появляется очень высокий и очень бледный господин во фраке и с черными волосами, стриженными каре.

– Это мсье Дезар, – шепчет мне Николь. – Мне он очень нравится.

Да, симпатичный дядька. Более всего он напоминает дирижера классического оркестра. Правда, в руках у него не дирижерская палочка, а молоток.

Взойдя на трибуну, мсье Дезар несколько мгновений озирает зал, а потом делает знак какому-то дядьке в униформе с надписью на рукаве: «Drouot», то есть «Друо». Ох уж это французское произношение…

Дядька мигом выносит большущую черно-белую сверкающую коробку, при виде которой в зале начинается некоторый оживляж.

– Лот номер один – пара демисезонных сапог от Шанель, новые. Размер тридцать шесть.