Повелитель разбитых сердец

Вот этого я как раз не представляю. Квартал Друо, где живет Николь, ну а теперь обитаю и я, – исконно квартал антикваров. Здесь бессчетное количество лавок и лавочек, магазинов и магазинчиков, которые торгуют любым антиквариатом, от старых газет, открыток и книг до картин, мебели и всего такого прочего, монументального. Кроме них, есть еще здание, где с утра до вечера проводятся аукционы по продаже антиквариата. Рядом вечно бродит народ, стоит куча машин – ни пройти, ни проехать. Неужели это кипение страстей может утихнуть? Слабо верится.

Внезапно Николь роняет вилку, смотрит на меня вроде бы с испугом и взывает к богу:

– Мон Дье!..

Сказать по правде, не вижу повода для страха. Всем известно: если уронишь вилку, придет женщина. Приметы – дело такое, они то сбываются, то не сбываются, однако конкретно вот эта – сбудется на сто процентов. Через пять-десять минут в дверь позвонит Гленда – маленькая, славненькая пухленькая сиамка, приходящая горничная семьи Брюн. Она является трижды в неделю на два часа – этого вполне довольно, чтобы огромная квартирища вся сияла и сверкала. Николь с Глендой отлично ладит, так что не пойму, почему она так перепугалась упавшей вилки.

Однако, как тут же выяснилось, дело вовсе не в вилке.

– У меня не голова, а решето дырявое! – восклицает Николь и шлепает себя ладонью по голове, а я мысленно отмечаю ее новые успехи в русском языке. – В два часа начинается аукцион, на котором я хотела побывать! Хочешь пойти со мной? Это довольно интересно.

Хочу ли я? Еще бы! Стук молотка, властный голос: «Господин справа предложил такую-то цену. Кто больше? Раз!..» Золоченые стулья, на которых сидят толстопузые господа и высокомерно сверкающие брильянтами дамы, готовые выложить целое состояние за какую-нибудь картинку, которая, очень может быть, принадлежит кисти великого художника, или за связку старых писем – свидетелей былой интрижки или вовсе грандиозного романа, или вообще за костюм, цилиндр, любимую кружку исторического лица, если не за его, к примеру говоря, подтяжку…

– Тогда собирайся! – командует Николь, продолжая убирать со стола.

Говорят, французы значительно ближе по духу нам, русским, чем, к примеру, американцы. Очень может быть – мне просто не с кем сравнивать, я ни с одним американцем в жизни не общалась, а с моим любимым Мэлом Гибсоном у нас и правда общего мало. Но у французов имеется одна черта, которая отдаляет их от нас на несколько тысяч световых лет. Дело в том, что они не переодеваются дома. Вот как оделись с утра в костюм или платье – так и ходят весь день. При этом – в уличной обуви, даже на каблуках. Никаких халатов, разве что дойти утром от постели до ванной и вечером – в обратном направлении. Или если ты болен, к примеру. Именно поэтому Николь, которая с самого утра принаряжена в клетчатые брючки чуть ниже колена и хорошенькую блузочку, а также в босоножки, хоть сейчас готова к выходу. Ну а я, само собой, хожу в халате.

Спешно переодеваюсь в такие же, как у Николь, брючки – писк моды, я их купила уже здесь, не смогла удержаться, только не в клетку, а в полоску, зато мои длинные ноги кажутся в них еще длиннее. И натягиваю майку – тоже писк, тоже куплена уже здесь. Кстати, об этой майке. Я ее (и не только ее, каюсь) купила в чудненьком магазинчике по имени «Буртон». Самый модный цвет в этом сезоне – цвет хаки. По-французски он называется так: kaki. Мило, не правда ли? Спасает только ударение, которое ставится на последний слог. Кстати, когда мы с Николь болтали о разных русско-французских лингвистических приколах, она меня уведомила, что мой любимый фрукт – хурма – здесь тоже называется kaki. Невольно задумаешься, чем набиваешь желудок…

Вот уже пришла Гленда, вот мы с ней расцеловались… Французы беспрестанно целуются со всеми подряд, в том числе и со слугами. Какой-то просто-таки разгул демократии! Ладно Гленда – она миленькая и даже не слишком смуглая, но я сама видела, что здесь целуются и с неграми! Вот ужас-то… И Николь уже попросила ее в процессе уборки иногда посматривать на крепко спящую Шанталь, а если проснется и раскричится, немедленно позвонить Николь на портабль (как Николь – русизмов, так и я нахваталась галлицизмов: портабль – это по-нашему «сотовый»), и мы выскочили из дому, а буквально через полторы минуты оказались в здании аукционов «Друо».

Жара в Париже усиливается с каждым днем, а здесь прохладно, приятненько так… В уголке стойка reception, заваленная проспектами. Хочу посмотреть один из них, однако Николь хватает меня за руку:

– Это каталоги дорогих продаж, нам не по карману. Коллекции книг, драгоценностей и всякое такое. Посмотри, вот любопытные стенды.

Я оглядываюсь. Кругом застекленные витрины, в которых чего только нет! Ковры, какие-то африканские божки, гербарии и коллекции бабочек, десятка два сумок, шарфы и платья…

– Эти сумки и платья кому принадлежали? – спрашиваю с придыханием. – Наверное, какой-то великой кинозвезде?

– Вряд ли, – хихикает Николь. – Просто женщине, у которой собралось столько барахла, что захотелось от него избавиться.