Повелители стрел

Чен И вдруг застыл, потрясенный. Внезапно он понял, что перед ним великий завоеватель, которого не остановят ни слабовольные вельможи, ни их войска, погрязшие в пороках. Коротышка вздрогнул, представив будущее, объятое пламенем.

— В городе есть библиотека, — слегка запинаясь, произнес он. — Таких, как я, туда не допускали. Полагаю, воины не успели ее уничтожить перед отступлением.

— Мне нужны карты, — сказал Чингис. — Ты поможешь их найти? Поможешь мне уничтожить твоего императора?

Чен И пил наравне с ханом, его мысли затуманились и беспорядочно кружились. Он вспомнил о своем сыне, повешенном по приказу вельможи, который не удостоил бы и взглядом человека низкого происхождения. «Пусть мир изменится, — подумал коротышка. — Пусть они все сгорят».

— Он не мой император. Все в этом городе — твое, повелитель. Я сделаю, что смогу. Если тебе нужны писцы, чтобы записать новые законы, я пришлю их.

Чингис пьяно кивнул.

— Ох уж это письмо! Оно ловит слова, — мрачно заметил хан.

— Только помогает им обрести плоть и сохраниться на долгие годы.

На следующее утро Чингис проснулся с жуткой головной болью и целый день провел в юрте. Выходил он исключительно опустошить разбушевавшийся желудок. Хан не слишком хорошо помнил, что было после шестой бутылки вина. Впрочем, слова Чена И постепенно всплывали в памяти, и позже он обсудил их с Хачиуном и Тэмуге. До сих пор его народ подчинялся лишь закону хана, и это означало, что только один-единственный человек имеет право вершить суд. В сложившихся обстоятельствах Чингис должен был бы проводить все дни напролет, разрешая споры и наказывая виновных, чего ему совсем не хотелось. Однако возвращать власть мелким ханам он тоже не желал, понимая, что они могут выйти из повиновения.

Наконец Чингис отдал приказ трогаться с места. Воинам было странно покидать город, не видя за собой пламени пожарищ. Чен И снабдил монголов картами цзиньских земель, куда более подробными, чем все, которые им попадались раньше. Сам Чен И остался в Баотоу, зато Лян согласился сопровождать Чингиса в Яньцзин. Похоже, каменщик рассматривал крепостные стены императорской столицы как вызов, брошенный его смекалке, потому и предложил хану свои услуги, прежде чем тот успел что-либо сказать. Пока Ляна не было, сын прекрасно справлялся с его работой, и Чингис втайне подозревал, что каменщику приятнее присоединиться к войску завоевателей, чем отойти от дел и тихо сидеть дома.

Великое монгольское нашествие на Цзинь продолжалось, кибитки и повозки медленно двигались вперед в окружении десятков тысяч всадников, ждущих любой возможности заработать одобрение командиров. Чингис разрешил отправить гонцов из Баотоу в другие города на пути к горам на западе от Яньцзин, и это решение сразу принесло плоды. Императорские воины ушли из Хух-Хото; оставшись без поддержки, жители сдали город без единого выстрела, а затем отправили Чингису две тысячи юношей — обучаться искусству осады городов и владения пикой. Чен И первым послал к монголам лучших молодых людей Баотоу для пополнения войска. У цзиньцев не было лошадей, Чингис определил их к Арслану в пехоту, и они безропотно подчинились.

Императорские войска, стоявшие в Цзинине, отказались выполнить приказ об отступлении, и город не открыл ворота завоевателям. На третий день у крепостных стен поставили черный шатер, и Цзинин сожгли дотла. После этого покорились три города. Молодых и сильных юношей монголы забрали в плен, гнали как баранов. В войско их не взяли — опасались, что монголов будет меньше, чем цзиньцев. Чингис не мог оставить их в родных местах — не хотел получить удар в спину. Люди Чингиса поторапливали огромную толпу, обессиленные пленники умирали каждый день. Дорога была усеяна телами несчастных. Ночи становились все холоднее, захваченные цзиньцы сбивались в кучу, тихо переговаривались, и в темноте над улусом разносился зловещий шепот.

Такого жаркого лета никто не помнил. Старики говорили, что зима будет морозной, и Чингис не знал, идти ли ему на столицу Цзинь или подождать еще год.

Вдали уже виднелись горы, за которыми находился Яньцзин. Время от времени монгольские воины замечали вражеских верховых дозорных и бросались за ними в погоню. У цзиньцев были хорошие лошади, но кое-кого из дозорных удалось поймать и допросить. Их рассказы добавили деталей к картине, сложившейся в мозгу Чингиса.

Однажды утром, когда ночные заморозки сковали землю, хан сидел на груде деревянных седел и смотрел на тусклое солнце. Оно слабо светило сквозь туман над крутыми зелеными скалами, закрывающими Яньцзин. По высоте они превосходили горный хребет между Гоби и Си Ся, и даже каменные кручи на родине хана были не такими впечатляющими. Однако все пойманные дозорные говорили о перевале Барсучья Пасть, и Чингис чувствовал, что его хотят туда заманить. Император собрал там огромную армию, значительно превышающую монгольское войско. Кто знает, может, у Барсучьей Пасти все и закончится, а мечты обратятся в пепел?