Поверженный демон Врубеля

Ни хрена Стас в искусстве не понимает. И был ли Мишка гением? Не ему, черствому, напрочь лишенному вкуса и понимания, решать. Для него Мишка прежде всего был братом. Младшим.

Потерянным.

– И я тогда… не скажу, что появилось предчувствие беды… скорее уж сам ее вид, такой… взбудораженный, возбужденный, меня насторожил. Я попробовал осторожно сказать, что распланировал работу галереи на месяцы. Но Ольга никогда не умела слушать. Во всяком случае, не хотела слушать. Она требовала, чтобы я взглянул на Мишины работы… и я взглянул. В том числе на демона. Знаете… ваш брат был одарен…

– Погодите, – Стас прервал словесный поток. Одаренность ныне, как ни странно, отношения к делу не имеет. Приятно, конечно, слышать, да только Стасу иное интересно. – Она устраивала выставки тем, которые были до Мишки, но с Мишкой…

– Деньги закончились, – развел руками Леонид. – Уж простите, я знал, что она находится в несколько, как бы это выразиться, затруднительных обстоятельствах. И потому, грешным делом, решил, что, если проявлю принципиальность… потребую оплаты… это заставит Ольгу отступить.

Он остановился перед зеркалом, уставился на свое отражение удивленно, будто впервые увидел его или себя, нелепого человечка.

А мог ли этот, нелепый, маску надеть?

Напасть на Людмилу… она выше его, но все-таки женщина… плюс эффект неожиданности… мог бы, конечно. Почему нет?

– Если бы не Ольга, я бы, разумеется, организовал выставку и так… Миша был талантлив. Говорю же, моя сестра обладает удивительным чутьем на настоящий талант. Думаю, у вашего брата получилось бы выйти в современные классики… конечно, нынешние работы его были сыроваты, однако и в них ощущалось такое… знаете ли, особое… энергетика. Дух времени… но Ольга… я вдруг вспомнил тех двоих несчастных… тогда я был уверен, что их смерть – нелепое, ужасающее совпадение…

…Отравленный коньяк для Пряхина.

…Наркота для Егора, который и вправду, быть может, завязал бы. Парень ведь старался. А старание в этом мире чего-то да стоит.

– Ольга пыталась меня уговорить… признаюсь, я солгал. Сказал, что у галереи финансовые затруднения… и у меня… непростое время, большие траты… вложения не самые удачные. Картины стоят денег. А мои запасы не бесконечны. Она ведь понимает.

– И как, поняла?

– Нет. То есть тогда мне показалось, что да, поняла, но после… не прошло и двух недель, как позвонили вы и предложили оплатить Мишину выставку. Что мне оставалось делать?

Риторический вопрос.

А и вправду, что? Отказать? Под предлогом нехватки таланта? Об этом узнала бы Ольга… и Мишка… да и, чуял Стас, деньги Леониду были нужны. Искусство и вправду хобби не из дешевых.

– И я скрепя сердце согласился. Ольга… она помогала ему во всем. Кажется, влюбилась. Он – определенно влюбился. Но в нее легко… даже зная о прошлом.

– А вы рассказали?

– Случайно получилось, – не моргнув глазом, солгал Леонид.

Никакой случайности.

Но для чего? Кому именно он хотел досадить? Заклятой сестрице, которая мешала самим фактом своего существования. Или Михаилу…

А ему за что?

Мысль была новой, и Стас ухватился за нее.

Искусствовед… кто идет в искусствоведы? Вряд ли это было призванием, скорее уж компромиссом. Теория, конечно, но если не остается ничего другого, то почему бы и не поиграть с теориями? Воздушные замки фундаментов не требуют.

Мишка… что у него было?

Талант. Об этом все твердят… и талант – уже много, если у самого Леонида таланта как раз и не хватило. А еще любовь красивой женщины… и брат, способный оплатить такую игрушку, как выставка. Достаточно ли этого для зависти?

Вполне.

А для убийства?

– Михаил разозлился, конечно, но… что злиться на правду? И я посоветовал ему не обожествлять Ольгу. Ему бы взглянуть спокойно… кто она? Женщина с прошлым, кажется, так принято говорить. С сомнительным прошлым и неопределенным будущим.

Ему не удалось скрыть раздражения в голосе.

– Что их ждало? Миша был хорошим мальчиком. И Ольге казалось, что она любит его. Но ее любви вряд ли бы хватило надолго. Настроение изменилось бы, и Миша остался бы один… хотя такого я не ожидал.

Еще один тяжкий вздох. И выражение лица Леонида можно истолковать как сочувственное. Вот только Стас этому сочувствию не верит.

Ложь.

Слишком много лжи в этой истории. И слишком тесно она переплелась с правдой, чтобы было просто распутать этот клубок.