Поверженный демон Врубеля

Впрочем, на том все и остановилось. А спустя пару дней вернулось на круги своя. Мария Васильевна регулярно заглядывала к соседке на чай, говорила о своем, не женском, но скорее уж общественном. С молчаливой Аделаидой оказалось на редкость удобно обсуждать заводские дела. Она не перебивала, не лезла с вопросами, лишь кивала и вздыхала…

Ольга же…

По возвращении матери она притихла и некоторое время даже сподобилась убирать за собой вещи. Посуда, правда, так и оставалась в раковине. Но Мария Васильевна точно знала, что все самое сложное – впереди…

И не ошиблась.

Одно время она перестала следить за соседской жизнью, слишком уж резко переменился окружающий мир. И пусть Мария Васильевна никогда не одобряла горбачёвской политики, но и не ждала, что та способна развалить страну.

А когда кипят подобные страсти, какое дело до того, что творится у соседей?

Марию Васильевну захлестнуло водоворотом общественной жизни, чересчур уж бурным, наверное, но зато она чувствовала себя нужною.

Ольге было четырнадцать, когда Мария Васильевна увидела ее с сигаретой. Не то чтобы Ольга пряталась, она была чересчур самоуверенной и бесшабашною, чтобы опасаться хоть кого-то.

– Оленька, – Мария Васильевна сперва даже решила, что ошиблась, что эта размалеванная девица в брюках никак не может быть Ольгой…

– Чего?

Девица обернулась, и все надежды на ошибку рухнули.

Она это…

– Оленька, ты куришь? – с фальшивым удивлением поинтересовалась Мария Васильевна. Сама она возвращалась с митинга, в котором выступала с обличительною речью, клеймя позором спекулянтов и прочий элемент, вдруг поднявший голову.

– Курю, – Оленька выпустила в лицо Марии Васильевны облачко дыма и пьяновато рассмеялась. – А вы, стало быть, не в курсе…

– Оленька!

– Теть Маш, – она подняла руку, демонстрируя бутылку портвейну. – Вот только не начинайте читать мораль… курю я. Пью. Мое личное дело! А вас чего-то давно не видать… зашли бы к маменьке, навестили…

К соседке Мария Васильевна заглянула, сама удивляясь, что за прошедшие полгода она если и бывала в квартире напротив, то редко, и те визиты были недолгими.

Аделаида изменилась. Сделалась бледна. И бледность эта явно свидетельствовала о болезни.

– Маша, это ты… – глаза ее потухли. – А я думала, что Оленька…

– И давно эта паскуда дома не была? – Мария Васильевна обняла подругу. Пусть и не одобряла она ее слабохарактерности, но все ж жалела.

– Неделю уже… – слабо всхлипнула Аделаида. – Я в больницы…

– Здоровая она, – Мария Васильевна усадила Аделаиду в кресло. – Видела я ее только что. У магазина. Курит она…

И не только, но вот… почему-то говорить об остальном Марии Васильевне совершенно не хотелось. А вдруг да сердце у соседки от этаких новостей прихватит? Вон, до чего квелая.

– Ты ела?

Аделаида рассеянно пожала плечами. Взгляд ее был устремлен на дверь, словно она не могла решить, бежать ли ей к дочери или остаться.

Ждать.

Дремать над телефоном, в который раз обзвонив больницы.

– Когда ты ела?

– Не помню.

Мария Васильевна лишь головой покачала: вот что любовь безграничная с людями делает. Небось, если б еще тогда, когда только заселилась, взялась за ремень и воспитание, то и не нервничала бы ныне. Собственные Марии Васильевны сыновья пусть и ударились в коммерцию, чего Мария Васильевна категорически не одобряла, однако же звонить матери не забывали.

И открытки слали на день рождения.

И вообще вели себя именно так, как должны вести почтительные дети.

Но она промолчала.

Плюхнула сковороду на плиту, плеснула масла, подивившись тому, что есть оно у соседки, как и кусок колбасы. Стало быть, неплохо живут, небось не забывает московский начальник вторую свою семью, балует дефицитами.

Вот чего этой вертихвостке надо?

– Она пыталась к нему сбежать… и сбежала… мне ее из Москвы вернули. Она пришла к нему… домой… и там устроила скандал. Потребовала, чтобы он признал ее… думала, что если расскажет все, то жена его бросит… и он вернется к нам.

Аделаида на кухню пробралась тенью. Она в тень и превращалась, бледная, стертая жизнью женщина. И только руки оставались живыми в ней, подвижными.

– А оказалось, что она давно знала… и про меня, и про Оленьку…

Мария Васильевна фыркнула. Вот уж чего, а благодарности в девице этой не было ни на грош.

– Она оттуда вернулась такой… мне было так жаль… я уговаривала ее… успокоиться… говорила, что люблю… что всегда буду рядом, а она… она сказала, что от меня никакого толку… и ушла из дома…

Аделаида вздохнула.

– Ешь, – Мария Васильевна бухнула тарелку. Конечно, готовила она не так чтобы хорошо, полагая готовку не самым важным в жизни занятием, но сыновья не жаловались. – Ешь и не думай о плохом. Бесится девка. Возраст такой. Перебесится и вернется.

– Ты сама в это не веришь.

Мария Васильевна пожала плечами. Может, она и не верит… и точно не верит. Но ведь пытается по-человечески соседку поддержать. И та оценила.

– Спасибо большое. Ты… добрая женщина, несмотря ни на что… но я думаю, Оленька… она сама не понимает, чего ищет.

Приключений на свою задницу.