– В больничке. После неудачной попытки суицида отходит. Травилась твоя красавица, только не дотравилась до смерти… пиши адресок. Но, Стасик… ты это… аккуратней… дамочка не из бедных. Будешь наезжать – засудит…
Вот чего Стас точно не боялся, так это чужих адвокатов.
У него собственная свора имелась.
Эпизод 4
Женитьба
Я во время перерыва (помню, стояла за кулисой) была поражена и даже несколько шокирована тем, что какой-то господин подбежал ко мне и, целуя мою руку, воскликнул: «Прелестный голос!» Стоявшая здесь Любатович поспешила мне представить: «Наш художник Михаил Александрович Врубель», и в сторону мне сказала: «Человек очень экспансивный, но вполне порядочный»
[6].
О Мишенькиной женитьбе я узнал уже после того, как женитьба эта состоялась, и, признаюсь честно, был обижен. Он, еще недавно называвший меня другом, вдруг поступил не так, как водится меж приятелями. И раскаяния никакого Мишенька не испытывал.
Он вообще был чужд подобного чувства.
– Пустое, – сказал он мне, когда я, не сдержавшись, упрекнул, что на свадьбу свою Мишенька не удосужился меня пригласить. – Мы женились не для того, чтобы развлечь публику. Я наконец встретил женщину, которая мне нужна.
Заявление это показалось мне весьма самонадеянным. Тогда уже, еще не знакомый с Надеждою, я меж тем знал, что была она молода – всего-то двадцать восемь лет, тогда как Мишеньке исполнилось сорок, – но весьма талантлива. И родители ее, люди строгих правил, не обрадовались выбору дочери. Да и Надежда, как потом призналась мне, долго не могла решиться, потому как было известно ей, что Мишенька пьет и к деньгам относится беспорядочно, что тратит он их без меры, а зарабатывает редко и немного. И даже приняв предложение его, сделанное едва ли не в первый день их знакомства – Мишенька был совершенно очарован голосом Надежды, – она все одно сомневалась. Как выяснилось, что не зря. Пусть и состоялось венчание в Швейцарии, а медовый месяц – в Лейпциге, но Мишенька настолько потратился к свадьбе, что вынужден был идти до церкви пешком.
И это было унизительно для гордой его натуры.
К счастию его, которого он, как мне казалось, не понимал, Надежда была не из тех женщин, что упрекают мужчин за бедность. Нет, она, обладавшая удивительным душевным тактом, умудрялась как-то смирить и Мишенькину гордыню, и его самолюбие сохранить, когда он долгие месяцы вынужден был существовать за ее средства.
Что могу я сказать об этой женщине?
Она отличалась тою неброской красотой, которая, если замечали ее, надолго оставляла след в душе. Она была мила и воспитанна. Тиха, быть может, но притом само присутствие ее смиряло сердечные страсти. Надежда будто светилась изнутри иным, небесным, светом.