Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Вчера забыла писать, нехорошо. Сегодня тоже не хочется: уж первый час, а встала я рано — еще не было семи. Мы с Юрой уговорились в 7 играть в теннис, но он проспал. В это время я занималась английским. В теннис играла около часа, потом до обеда стирала. День был тяжелый. Дул сирокко, воздух как около большой раскалённой печи, нечем дышать. Это мучительно! К тому же этот сирокко скверно влияет на настроение — невольно раскисаешь, злишься, тянет ко сну. В буквальном смысле руки отваливаются. А тут еще мухи… Только и хорошо раннее утро и вечер. Ночи тоже мучительны.

16 июля 1922. Воскресенье

Сегодня целый день писала воспоминания «Пережитое» (а кстати, не нравится мне название, надо будет назвать хотя бы «Записки беженки»). Писала приезд в Туапсе. По обыкновению, увлеклась. Но многое мне теперь непонятно, многое и забыто. Перечитывая дневник, все-таки многого не вспомнишь. И нету меня уменья писать. Между первыми главами и той, что я написала сегодня, резкая разница, как будто разные люди писали; да правда, то и писалось два года назад. Пожалуй, придется все снова переделывать. Только б терпенья хватило. Уж эту-то повесть надо довести до конца, а потом можно и совсем за перо не браться.

17 июля 1922. Понедельник

Задумала писать рассказ «Маяки». Ночью, в постели, обдумала, завтра, Бог даст, напишу.

Сегодня после всенощной (завтра Сергий Радонежский) была панихида по царской семье.[233] Был приказ явиться «всем свободным». Из нас никто не пошел. Опять начнется травля на Папу-Колю.

18 июля 1922. Вторник

Полдня ушло на вымётывание петель на брюках. Остальное время занималась русским, французским и английским. По-русски — конспектировала «Бедные люди» по Саводнику, по-французски читала две главы «Comte de Monte-Cristo»[234]

, по-английски — 6-ой параграф. День не пропал, но собой я все-таки не вполне довольна: встала поздно, во-первых; во-вторых, голова болит. При моих планах трудового дня это тоже не годится.

Тетрадь V

23 июля 1922 г. — 24 апреля 1923 г.

23 июля 1922. Воскресенье

Еще лежала в кровати, только проснулась, слышу Мамочкин голос: «Знаешь, Коля, Домнич приехал!». Решила, что не стоит и просыпаться. Сразу настроение испортилось. Все не хотелось верить. Днем он был у нас, рассказывал свои путешествия. Он изъездил всю Францию, работал на севере, резал проволоку — остатки войны. Много интересного рассказывал о Париже. Мне еще больше захотелось уехать куда-нибудь, но только больше нового, больше впечатлений! Завидую таким людям: поехал без гроша, вернулся также без капитала, а сколько интересного видел! Если бы я была мужчиной, я бы также не сидела в Бизерте. Жить хочется! Ничего сегодня не делала, всякая охота к занятиям пропала. Надо снова искать в жизни развлечения, но в чем? В марках? В английском? В сочинениях? Не в мечтах же, пора отрезвиться! А время надо чем-нибудь заполнить, душу девать некуда. Тело — на стирку, на уборку, мытье, петли; ум — на занятия, а душу — куда?

24 июля 1922. Понедельник

Сегодня был первый урок английского с Александрой Михайловной Завалишиной. Когда она узнала, что я занималась одна, она сама предложила мне проверять меня. Не знаю, что из этого может выйти, но теперь я довольна, еще лишняя работа для меня, т. е. для моего ума.

Вечером Мамочка играла в карты у Завалишиных. Вернулась оттуда страшно взволнованная. «Коля, ты читал!» — спрашивает. «Что?» — «Да статью опять в „Монархическом листке“, опять травят тебя и адмирала». Статью еще никто из нас не читал. Интересно. Предполагают, что писал Павлов по письмам Федяевского.

25 июля 1922. Вторник

Ничего хорошего не было сегодня, скорее плохое. Начала было заниматься; решила, что так как я из заданного Домничем урока фактически не сделала ничего, то надо закончить хоть относительно, т. е. доконспектировать эту часть Саводника. Сидела и писала: «Биографию и деятельность И. А. Гончарова». Лень было, скучно; надо правду сказать, эти занятия меня мало интересуют, когда впереди ничего нет. Все-таки решила кончить главу. Тут приходит Ируся и приносит новые марки. Я и отвлеклась. Так и забросила Саводника. А там — петли, штопки, чистка. На это и ухнул день. Только поздно вечером писала рассказ «Маяки». Это занимает меня, хотя сам сюжет у меня еще не выяснен. В целый день едва написала полторы страницы. Прямо смешно, что дня не хватает, и день проходит зря. Мне Домнич прямо и не поверит, что я ни одной книги не прочла за эти три месяца, не то что прошла «литературу русскую и западную», как он задал.

26 июля 1922. Среда

День прошел так бестолково, что я совсем не могу вспомнить, что было. Кажется, ничего. Много занималась английским, с утра шила. Должен был быть урок французского, но француз заболел. Вечером почему-то не пошла на спевку, занималась подклейкой и подрисовыванием рваных марок. Тоска такая!

27 июля 1922. Четверг