Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909

На мою долю остался весьма мужественный и достаточно сильный, но совершенно неопытный проводник. Мы с ним значительно отстали, но все-таки кое-как подвигались вперед.

Сколько времени длилось это восхождение, не могу сказать, но что ничего подобного мы себе не представляли — это верно.

Наконец, мы достигли вершины перевала и перед нами открылся изумительный вид на переливающуюся всеми лучами восходящего солнца горную цепь, сверкающие ледники, гигантский Монблан. Этот дивный вид вознаградил бы нас за всю невероятную трудность восхождения, если б можно было вдосталь полюбоваться им.

Но нас ждала неожиданная неприятность.

Проводник вдруг заявил, что если он пойдет провожать нас до Шамони, то уже не успеет в этот день возвратиться назад, а ему это необходимо. Другой дороги тут нет, Шамони прямо перед нами. Стоит только спуститься с перевала, а там проезжая дорога.

— Спускаться совершенно все равно где, — убеждал он нас. — Идите себе прямо. Предупреждаю об одном, не подходите близко к телеграфным столбам. Они нагреваются всего сильнее, и можно провалиться. А извлечь оттуда довольно трудно. Ну, решайтесь скорее, ни вам, ни мне не стоит терять времени. Снимайте платки, я отнесу их хозяйке.

И это еще! На перевале дул ледяной ветер, а нам так хотелось насладиться еще всей этой божественной красотой.

Но… что поделаешь! Мы сняли платки и сразу точно окунулись в ледяную ванну. В одну минуту наш коварный проводник исчез. Мы остались одни на снежной верхушке перевала.

Посидеть и отдохнуть — о чем мечталось — нечего было и думать.

Надо было сейчас же спускаться вниз. Ну, все-таки вниз, а не вверх, утешали мы себя.

Вскоре пришлось убедиться, какое это плохое утешение. Если мы не хотели скатиться кубарем с перевала до самой долины, надо было употребить не меньше усилий, чем при подъеме. По счастью еще альпийские палки мы купили в собственность, чтоб сохранить на память, а то худо бы нам пришлось.

Обливаясь потом под жгучими лучами солнца, увязая в рыхлом снегу, всеми силами удерживаясь, чтобы не скатиться, мы ползли, карабкались, хватаясь друг за друга и чуть не плача.

Наконец, мы добрались до более покатого склона и смогли хоть выпрямиться. Но тогда оказалось, что наши с Мумой юбки на аршин от подола до того набухли от таявшего снега, что превратились в огромную, непосильную для нас тяжесть. Самоотверженный брат предложил выжать Мумину юбку. Мума великодушно выжимала мою. Когда вместо пуда, каждая стала весить полпуда, мы продолжили путь.

В маленькой деревушке у самого подножия Альп мы зашли в деревенский трактирчик, попросили себе с Мумой комнату, молока с хлебом и отдали просушить наши юбки чулки и ботинки.

Оставалось только вооружиться терпением, но именно терпения у нас и не хватило. Чулки высохли очень быстро, юбки тоже, хотя вид, какой они приняли, испугал бы и самого невзыскательного человека.

Но кожаные ботинки и не собирались сохнуть, а когда мы попытались натянуть их на сухие чулки, задача оказалась непосильной.

Пришлось в Шамони идти босиком, в надежде, что там найдется сапожник, который возьмется поставить ботинки на колодки и так просушить их.

По счастью, это удалось сделать, но настроение оказалось вконец испорченным. Мы мечтали только об одном — лечь и отдохнуть.

Омнибус в Женеву отходил рано утром.

Только назавтра днем, въезжая в нарядную, блещущую чистотой Женеву, мы вполне поняли, какую огромную глупость совершили, не послушавшись советов разумных людей.

Когда нас высадили у конторы омнибусов, мы буквально не знали, куда деваться. Зайти в том виде, в каком мы были, даже в самый скромный отель, представлялось немыслимым.

Михаил Вильямович пошел доставать наш багаж и остальные вещи, мы же с Мумой, как неприкаянные, бродили около конторы.

Но вот он явился и сказал, что все сделано. Вещи в отеле, комнаты наняты, остается возможно незаметнее проскользнуть мимо швейцара.

Так мы и поступили. И только переодевшись с ног до головы, мы осмелились выглянуть из своего номера и пойти осматривать красавицу Женеву.

Утром следующего дня мы прокатились по женевскому озеру, осмотрели знаменитый Шильонский замок и живописные окрестности Женевы.

Через день мы отправились в наш последний совместный переезд. В Берне приходилось расстаться. Бернштамы решили провести еще месяц в Женеве, а мои финансы не позволяли мне этого. Надо было торопиться домой. Ехать прямым поездом я, конечно, не могла. Первая продолжительная остановка должна была быть в Вене.

С грустью распрощалась я с милыми моими спутниками и с тяжелым сердцем одна пустилась в обратный путь.

Равнодушно смотрела я на красоты Тироля, удивляя своим бесчувствием соседей по вагону, любезно обращавших на них мое внимание.

Наконец, доехали мы и до Вены. В Вене у меня была одна знакомая курсистка. Мне очень хотелось повидать ее, она как бы опять связывала меня чем-то с Бернштамами — она была приятельница Мумы, а главное, очень тоскливо было скитаться целый день одной по чужому городу.

Но тут начались затруднения. Адрес я помнила довольно приблизительно. Было воскресение, и адресный стол был закрыт.