Повесть о доме Тайра (др. изд.)

Но, несмотря на столь ревностные молитвы, государыня только мучилась схватками и никак не могла разродиться. Правитель-инок и супруга его Ниидоно, прижимая руки к груди, пребывали в великой тревоге. «Отчего это? Почему?» — повторяли они и на все вопросы, с которыми обращались к ним люди, отвечали: «Поступайте как знаете, только бы все обошлось благополучно!»

— На поле боя я бы ни за что так не струсил! — говорил впоследствии Правитель-инок.

Все это время монахи-заклинатели самых высоких рангов — Бокаку, Сёун и Сюнгё, Годзэн и Дзицудзэн, неустанно перебирая четки, усердно молились перед изображениями будд и бодхисатв, покровителей своих храмов; так рьяно взывали они к своим богам, что, казалось, уж теперь-то на роженицу непременно снизойдет благодать. Но самой действенной оказалась молитва государя-инока Го-Сиракавы: как раз в эти дни он постился, совершая обряд очищения перед тем, как отправиться на богомолье в храм Новый Кумано27. И вот теперь, усевшись возле парчовой завесы, за которой лежала императрица, он начал громко читать сутру-да-рани28 Тысячерукой Каннон. В то же мгновенье внезапно все изменилось; отрок-ясновидец, бесновавшийся так неистово, что пришлось наложить на него веревки, вдруг перестал биться и замер. Государь-инок говорил:

— Никакой злобный дух, кто б он ни был, да не смеет приблизиться к государыне, ибо здесь на страже я, старый монах!

Все злобные духи, ныне о себе объявившие, принадлежат людям, некогда осыпанным милостями двора; пусть нет у них сердца и совести, чтобы воздать добром за наши благодеяния, но помешать благополучному рождению младенца они бессильны! Да сгинут, да расточатся все злые силы! Когда женщине трудно разрешиться от бремени и непереносимы ее мучения, вознесите молитву, и рассеются чары демонов и злых духов, и дитя родится легко и спокойно! Так от всего сердца молился государь-инок, усердно перебирая хрустальные четки, и роды сразу завершились благополучно; больше того — новорожденный младенец оказался мужеска пола!

Князь Сигэхира быстрым шагом вышел из покоев императрицы во двор.

— Августейшие роды свершились благополучно, родился принц! — громко возгласил он, и тогда государь-инок и все вельможи, придворные и сановники, начиная с его светлости канцлера, все жрецы и монахи со своими многочисленными помощниками, глава Ведомства астрологии и гаданий, глава придворной Лекарской палаты разом закричали от радости, да так, что возглас их громом прокатился далеко за ворота и не умолкал долгое время. А правитель-инок от чрезмерной радости заплакал в голос. Слезами радости зовутся такие слезы!

Князь Сигэмори приблизился к государыне и положил к изголовью новорожденного принца девяносто девять золотых монет.

— Небо да будет тебе отцом, Земля — матерью! — сказал он. — Живи долго, как мудрец Дунфан Шо29, а в сердце к тебе да снизойдет великая богиня Аматэрасу!

Затем он взял лук из тутового дерева, вложил стрелу с наконечником из чернобыльника и пустил стрелы на все стороны света30.

4. ВЕЛЬМОЖИ В СБОРЕ

Кормилицей заранее назначили супругу князя Мунэмори, другого брата государыни, но в минувшую седьмую луну она скончалась родами, и потому воспитание младенца поручили супруге князя Токитады, родного дяди императрицы. Впоследствии ее назвали Соцуноскэ — Главная Госпожа.

Спустя некоторое время государь-отец приказал подать карету и возвратился к себе, во дворец Обитель Веры, Ходзюдзи. Правитель-инок на радостях преподнес ему тысячу рё31 золотого песка и две тысячи рё хлопчатой ваты. Но люди потихоньку шептались между собой: «Не следовало бы так делать!»

Много странного случилось при рождении этого принца. Во-первых, необычно было, что заклинания произносил сам государь-инок Го-Сиракава. Во-вторых, издавна повелось, что при рождении младенца в императорском доме с дворцовой крыши, с самого верхнего конька, сбрасывают на землю глиняную миску для риса, при рождении принца — по южному, а при рождении принцессы — по северному скату. Но на этот раз миску по ошибке сбросили по северному скату32. Поднялся шум, переполох, раздались крики: «Ой-ой, ошибка!» — миску подняли и сбросили снова, на сей раз уже так, как надо, однако люди говорили, что не к добру такая оплошность. Удивительным показалось смятение Правителя-инока, а вот поведением князя Сигэмори все восхищались. Всеобщее сожаление вызвало отсутствие князя Мунэмори — разлученный смертью с горячо любимой супругой, он заперся в своих покоях, разом сложив с себя оба звания — дайнагона и военачальника дворцовой стражи. А ведь как прекрасно было бы, если бы ко двору явились одновременно оба старших брата императрицы!