Повесть о доме Тайра

— С твоим отцом, — сказал он, — я всегда советовался по всем делам, серьезным и малым, оттого и к твоей судьбе не могу отнестись безучастно! Меня весьма огорчало, что тебе пришлось долгие годы терпеть нужду и лишения, но я был бессилен помочь тебе, ибо власть находилась в руках государя Го-Сиракавы, вершившего все дела. Ну, а ныне снова ступай на службу! Я замолвлю словечко, чтобы тебе дали должность! Теперь же возвращайся домой! — И, сказав так, он удалился.

Юкитака вернулся домой, а там женщины так обрадовались его возвращению, будто он воскрес из мертвых. Все домочадцы окружили его, заливаясь слезами радости.

Вскоре Правитель-инок прислал к нему Гэндаю Суэсаду со множеством грамот, в которых назначал Юкитаку управителем различных поместий. А на первое время, — поскольку, мол, Юкитака терпит, наверное, большую нужду, — он прислал ему в дар сто рё золота и сто хики шелка да изрядное количество риса; для выезда же на службу — слуг, карету, погонщиков и вола. От радости Юкитака едва не рехнулся. «Что это, сон? Уж не сплю ли я?» — дивился он. В ту же луну, семнадцатого числа, ему был пожалован пятый придворный ранг, и он снова занял прежнюю должность. Нынче ему пошел уже пятьдесят первый год, но он как будто снова помолодел. «Да только недолго продлится этот расцвет!» — так оно казалось со стороны.

18. Ссылка государя Го-Сиракавы

В двадцатый день той же луны резиденцию государя-инока дворец Обитель Веры, Ходзюдзи, со всех сторон окружили вооруженные самураи. Разнесся слух: «Сейчас подожгут дворец и всех сожгут заживо — так же, как поступил Нобуёри в смуту Хэйдзи!» Придворные дамы и девочки-прислужницы в смертельном страхе разбежались кто куда, даже не покрыв головы. Государь-инок тоже был чрезвычайно испуган. Князь Мунэмори прислал во дворец карету. «Скорее, скорее! Садитесь!» — торопил он.

— Что это значит? — спросил государь-отец. — Я не ведаю за собой никакой вины! Уж не собирается ли Правитель-инок сослать меня куда-нибудь в дальний край или на затерянный в море остров, как дайнагона Наритику или Сюнкана? Император еще молод годами, только поэтому я изредка давал ему советы по делам государства. Но если даже такая малость вам неугодна, отныне такого не повторится!

— Нет, дело вовсе не в этом, — отвечал князь Мунэмори. — Отец мой, Правитель-инок, распорядился, чтобы вы изволили пожаловать в загородную усадьбу Тоба и пребывали там, пока в мире не наступит спокойствие!

— В таком случае, вы, князь, тоже поезжайте со мной туда! — сказал государь, но князь Мунэмори, боясь отцовского гнева, с ним не поехал.

«Увы, как мало он походит на своего покойного старшего брата! В прошлом году, когда надо мною тоже нависла угроза, покойный князь Сигэмори был готов пожертвовать жизнью и сумел отвратить грозу; благодаря ему я благополучно дожил до сегодняшнего дня. Ныне же творится подобное беззаконие! А все оттого, что нет никого, кто усовестил бы Правителя-инока! Кто знает, что сулит мне грядущее?» — с такими мыслями, государь-инок в слезах сел в карету. Ни один вельможа, ни один придворный не сопровождал его. Поехал только самый низший слуга, простолюдин из дворцовой стражи, известный силач Канэюки, да позади государя уселась в карету престарелая монахиня, его бывшая кормилица, госпожа Кии. Карета покатилась на запад, по Седьмой дороге, потом свернула к югу, на дорогу Сусяку. Даже самые низкорожденные простолюдины, мужчины и женщины, плакали, говоря: «О жалость, государя-инока увозят в ссылку!» — и не было ни единого человека, кто бы не прослезился. «Вот и землетрясение, случившееся вечером минувшего седьмого числа, предвещало это несчастье! Недаром содрогалась земля до самых глубоких недр, недаром волновались в испуге потревоженные боги — хранители преисподней!» — твердили люди…

Прибыв в Тобу Го-Сиракава призвал Нобунари, стольничего, который неизвестно как сумел пробраться сюда, чтобы прислуживать государю, и сказал ему:

— Сдается мне, что нынче ночью меня убьют. Хотелось бы совершить омовение. Как это сделать?

Нобунари и без того с самого утра был сам не свой, пребывая в полной растерянности; однако, услышав эти слова, глубоко взволнованный, подвязал рукава шнурками тасуки[328]

, разломал сплетенную из сучьев ограду, расколол несколько столбиков, подпиравших помост, начерпал, натаскал воду и приготовил некое подобие омовения.

А преподобный Дзёкэн отправился в усадьбу Правителя-инока на Восьмую Западную дорогу и сказал:

— Дошло до меня, что вчера вечером государя-отца заточили во дворец Тоба и возле его величества нет никого из приближенных. Это слишком жестоко! Позвольте хотя бы мне находиться при нем, что в том плохого? Я поеду к нему!

— Что ж, отправляйтесь, да поскорее! — ответил князь Киёмори. — Я знаю, такой человек, как вы, не допустит опрометчивых действий! — И дал свое позволение.