Увидев девочек, они смешно прижались розовыми носами к проволочной стенке, Нюра сорвала капустный лист и дала его Тане.
- На-ко, корми.
Кролики отгрызали от листа кусочки, вырывали их друг у друга, прыгали с места на место. Но Тане они скоро надоели.
- Пойдем, по речке побродим,- сказала Нюра.
Речка оказалась не речкой, а просто ручейком. Но как приятно было залезть в воду по колено, идти против течения, брызгаться, собирать мокрые ракушки и мыть руки, натирая их мелким желтым песком!
Устали, вымокли и растянулись на бережку.
- Тебе "Мальчик из Уржума" нравится?
- Очень.
- А ты читать любишь?
- Вот как люблю!
- А ты читала "Таинственный остров"? Там, знаешь, как они на остров попали, и как всякие таинственности были, и обезьяна у них там...
- Нет, я больше про жизнь люблю, чтобы было, как вправду. Вот у меня есть такая книжка "Счастливое детство", там очень интересно всё описано, а то еще "Дальние страны"...
- А сказки любишь?
- Ну еще бы! У нас бабушка Трохова вот как интересно сказки сказывает. Мы зимой заберемся на печку, лампу прикрутим, она и станет говорить, так некоторые даже трясутся. А я ничего, я ведь понимаю - сказка.
Нюра с каждой минутой все больше нравилась Тане.
- Давай дружить, Нюра!
- Давай, только...
Нюра чуть помрачнела.
- Я ведь не одна.
- Как не одна?
- Да у меня Манька на буксире.
- Ну?
- Понимаешь, у нее двойка по русскому, дисциплина плохая, и грязнуха. Ну, мне звено смотреть за ней и поручило. И по русскому я с ней занимаюсь.
- Ну и занимайся, а играть или в лес пойти можно и без нее.
- Нет, я без нее никуда. Мне ее перевоспитывать дали.
- Как же быть, Нюрочка?
- А ты не можешь с ней тоже дружить?
Таня дернула себя за вихор, подумала.
- Ну, давай, зови ее, эту Маньку.
Нюра вскочила и закричала:
- Манька, Манька! К ручью беги!
Вскоре появилась Манька. Сразу видно, что неряха - вихры так и торчат. Познакомились.
И Нюра сразу стала Маньку перевоспитывать.:
- Опять не причесалась сегодня?
- Причесалась, вот ей-богу, причесалась!
- Не божись и не ври! В пионеры не примем, если будешь врать да божиться. А почему на платье дыра?
- Вот не знаю, не знаю, утром не было, ей-богу, не было!
- Опять? На, чини!
Нюра вытащила из блузочки иголку с длинной ниткой и дала ее Маньке.
Манька села, нелепо выставила ноги и стала большими стежками зашивать дыру.
- Безударные гласные выучила?
- Выучила! - заныла Манька.- Коза - козы, лоза - лозы!
- То-то! А теперь причешись!
Нюра протянула ей гребенку.
Но Манька взбунтовалась:
- А ну вас, надоели!
Она показала Нюре нос и отбежала в сторону.
- Буксир надоедный! - крикнула она издали.
- Ну вот, видишь, какая она? Разве я могу ее бросить!
Когда к вечеру собрались домой, Нюра с малышами пошла провожать гостей за околицу. Манька увязалась за ними.
Пропустив старших вперед, Таня остановила Нюру:
- Так дружим?
- Дружим.
- Навечно?
- Навечно.
Таня протянула руку, Нюра положила в нее свою.
Подскочила Манька.
- Клади и ты, Манька,- сказала Нюра со вздохом.- Только смотри мне!
Три девочки крепко сцепились руками.
- Дружить навечно! - сказала Таня.- Радоваться вместе и помогать в беде!
- Радоваться вместе и помогать в беде! - как эхо, повторили Нюра и Манька.
Климушка в огороде
Таня заскучала.
Который день она все одна да одна дома.
Власьевна чуть свет уходит в колхоз.
- Душа не терпит в такие дни отдыхать,- говорит она,- хоть в отпуск людям помогу.
А Лены тоже целый день дома нет. То она с Марьей Петровной составляет списки ребят, которые должны в школу идти, то к ученикам ходит. А больше всего сидит в правлении колхоза и добивается связи с районом, чтобы получить сводку о боевых делах и победах. Ведь газеты приходят только на третий день, а народ хочет знать сводку сейчас же. Шутка ли, какие дела на фронте происходят! Куда наши добрались!
Вот и поручил Леночке комсомол принимать сводку по телефону, а потом записывать ее и у дверей правления вывешивать.
Раньше, бывало, слушая сводку, горбились люди, горько стискивали зубы, а теперь слушают, читают и словно молодеют на глазах. И плечи расправили, и поглядывают друг на друга с гордостью, и улыбаются.
И летят по деревенской улице из бревенчатой избы в закопченную кузницу, в поля, где день и ночь гомонит работа, незнакомые прежде названия: Сан, Висла, Яссы... Просто говорят бабы у колодца о Румынии, о Болгарии, будто это тут, в соседнем районе.
- Ну, твой-то где теперь?
- Доподлинно не пишет, а в чужой стране.
- И как?
- Не нравится. Пишет - поглядел на их поля и рассмеялся: поле не поле, а нашей бабушки одеяло; что ни шаг, то лоскут.
- Единоличники, значит, всё бедняки?
- Ну, да. Отсталость.
Теперь уже тяжесть не в тяжесть. Ничего, что ночи не спят, что болят косточки,- лишь бы у бойцов сапоги были крепкие, в солдатском котелке щи жирные да хлеба к ним вдоволь. Заслужили бойцы заботу и ласку. Ишь, как шагают. Недолго теперь уже... Надо только и нам подружнее нажать, вместе идти победе навстречу.
Идут с поля колхозники и к крыльцу правления заворачивают: сводку прочитать. Читают и радуются.
А Тане Власьевна не велела уходить со школьного участка.