Таня забеспокоилась.
- Кто знает, почему нет Нюры?
- Я знаю,- говорит Манька,- мы за ней зашли, а она болеет. Красная вся, не ест ничего. Ее мамка вторые сутки домой не приходит, потому как на ферме отел начался. А ребята хнычут. Мы в избу Дров занесли и печку затопили. Беда! Наверно, помрет!
- Что ты! - ужасается Таня.
- Балаболка! - машет рукой Саша.
- Да вы Александре Степановне сказали, что Нюра захворала? спрашивает Миша.
- Нет, мы не успели, в школу торопились.
- Ну, после уроков пойди и скажи ей, чтоб домой поспешала, а то Нюре одной плохо.
Прозвонил звонок.
Тане не до уроков. Никак она не может рассчитать, сколько стоит печенье и сколько сахар. Думает Таня только о Нюре. Как она там, бедная? Ведь четверо малышей, надо их напоить, накормить. Одна круглая Тонька чего стоит! Тане так жалко, так жалко Нюру! Слезы накипают у нее в глазах.
- Чижик,- толкает ее в бок Миша,- у тебя ошибка в делении.
- Ну и пусть ошибка, пусть! Может, Нюра там и правда умирает... А мы обещали бойцам заботиться друг о друге. И у Нюры тоже отец на фронте...
После уроков Таня не успевает посоветоваться с сестрой. Елена Павловна быстро уходит в учительскую,- сегодня педсовет.
Тогда Таня обращается к ребятам.
- Дружные,- говорит она,- мы должны сейчас же пойти помочь Нюре, нельзя же ее так оставить.
Но ребята с сомнением поглядывают в окна.
- Я сегодня в школе останусь,- говорит Манька.- Метель будет.
- И я хотел...
- И я...
Ребята растеряны,- ведь Нюре помочь нужно.
Таня взрывается:
- Вот вы какие "дружные"! В лес по ягоды ходить, в лапту играть, сказки слушать... А как товарищ в беде, так всей вашей дружбе конец! А кто обещал радоваться вместе и помогать в беде? Ну, так я одна пойду.
- Да подожди ты, Чижик,- урезонивает Миша.- Сейчас я побегу, скажу Александре Степановне.
- Александра Степановна уехала в луга за сеном,- говорит Алеша,вернется к вечеру.
- Вот что, ребята,- говорит Миша,- я пойду Власьевне скажу. Она что-нибудь придумает, может, лошадь достанет; и я с ней съезжу.
- И я тогда поеду,- говорит Манька,- там ведь по хозяйству помочь надо, ты сам не сумеешь.
- А мы и ночевать сможем,- говорят сестры Веселовы.
Но Власьевны в сторожке не оказалось.
- Подождем часик, педсовет кончится, и мы всё скажем Марье Дмитриевне,- решает Миша.
Но Таня уже вся горит. Ей кажется, что Нюре надо помочь сейчас же, сию минуту, нельзя ждать целый час.
Она вызывает Маньку в коридор:
- Маня, ей очень плохо?
- Очень, ой, очень,- говорит Манька и поджимает губы.
- Вот что,- говорит Таня,- ты молчи, Маня, а я пойду сейчас... Будешь молчать?
- Ага...
Таня натягивает на себя шубейку и выскакивает на крыльцо.
Ох, и неуютно же на дворе!
Тучи совсем навалились на землю, порывами налетает злой ветер, тревожно гудят ели в лесу.
Таня плотнее запахивает шубейку и идет к воротам.
Манька в одном платье выбегает на крыльцо.
- Чижик, подожди меня, Чижик! Я пойду с тобой, только оденусь.
Но Таня уже не слышит ее...
* * *
Буран налетел внезапно. Закрутились по дороге белые смерчи, затрещали сосны, изгибаясь в дугу, сыпля вниз сухой, колючий снег. Ели судорожно размахивали лапами. Снег закручивался кольцом вокруг их черных ног. Обжигающий студеный ветер захватывал дыхание. Таня поворачивалась к нему спиной, отдыхала и снова пускалась в путь, если можно было говорить о пути в этом густом колючем, белом молоке, которое кипело вокруг нее.
Сухой снег забивался за ворот шубейки, в рукава, в валенки, и некуда было от него спрятаться. Ноги увязали в сугробах; в двух шагах ничего не было видно.
Таня наткнулась на дерево, оцарапала щеку, остановилась. Метель выла по-волчьи, свистела, звенела, грохотала. На щеках нарастала ледяная корка. Таня то и дело стирала ее уже совсем мокрой варежкой. Ресницы заиндевели, стыли ноги...
Вернуться? Но где-то уже близко должны быть Холмы, а там Нюра, лежащая в жару, одна, беспомощная, Нюра, которой Таня давала клятву дружбы...
И Таня снова упрямо двигалась вперед, увязая в сугробах, борясь с развевающимися полами шубейки, останавливаясь, чтобы перевести дыхание...
Метель кончилась так же внезапно, как началась.
Куда-то дальше улетел разъяренный ветер. Еще дрожа, выпрямились сосны. Ели, освобожденные ветром от своих снежных покровов, расправили усталые сине-зеленые лапы. На чистом небе проглянули колючие холодные звезды. Поземка, слабея, еще крутилась у ног, запорашивая валенки. Вот и она улеглась. Таня вытерла мокрое лицо концом платка, стряхнула шубейку, осмотрелась и сразу поняла: сбилась с дороги. Во рту стало сухо, засосало под ложечкой.
"Ну, ничего, ничего,- уговаривала она себя.- Я не могла отойти далеко от проселка. Он где-то здесь, совсем рядом. Направо, вон за той сосной.
Уходя в снег по колени, с трудом выдирая из сугробов задубевшие валенки, Таня побрела направо. Но лес там становился гуще, снег глубже, проселка не было.
"Я ошиблась, мне нужно налево",- думала Таня и поворачивала налево.
Сосны равнодушно смотрели на маленькую, петляющую по снегу девочку.