Повесть о юности

Игорь толкнул Бориса локтем и показал глазами на Рубина. Ободренный вопросом директора, тот стоял в позе народного трибуна, предчувствуя уже свою победу. По-видимому, воинственность Рубина заметили не только Игорь и Борис, — с другого конца стола на Рубина смотрели насмешливые глаза Прянишникова.

— А это глядя потому, какой человек! — заметил Прянишников. — Если человек дорожит коллективом, его такое решение как раз может на ноги поставить!

Страсти разгорались. Один за другим выступали ребята и «за» и «против», говорили о бойкоте, о Сухоручко, о классном коллективе.

— Значит, коллектив слаб, значит, коллектив не справился со своей задачей, если такого ученика дотянули до десятого класса и потом решили плюнуть на него! — говорили одни.

— Почему — плюнуть? — возражали на это другие. — Разве бойкот означает, что класс отвернулся от своего товарища? Если бы на него внимания не обращали: что хочешь, то и делай, нам все равно, — вот это значит плюнуть на человека! А если коллектив решил встряхнуть его, заставить подумать о своем поведении, — значит это коллектив серьезный и не равнодушный! И если он так решил — значит, правильно! Потому что ошибаться может один, другой, третий, а коллектив — сильная штука, коллектив ошибаться не может!

— Как же так, коллектив не может ошибаться? — возражали третьи. — Бывает, что меньшинство право, а коллектив ошибается. Дело не в массовости, а в правильности линии. Если Сухоручко исправим, если бойкот на него действует, значит его следовало объявлять. Если же на Сухоручко ничто не подействует и он так и останется, каким был, — тогда, может, нечего было и связываться.

Ребята спорили, возражали друг другу, часто даже не спрашивая слова. И секретарь комитета встал, стараясь навести порядок.

— Подождите, подождите!.. Ребята! Давайте по очереди!..

— А мне кажется, вопрос вообще нужно разграничить, — вмешалась Зинаида Михайловна. — В нем много как бы отдельных вопросов: о бойкоте и о принципиальном отношении к нему, о Сухоручко, о решении классного собрания, о роли комсомола в этом решении, о Рубине. Во всем этом нужно разобраться отдельно.

— Зинаида Михайловна права, — сказал директор. — Вопрос действительно сложный, и, чтобы упростить его, я прямо выскажу свое мнение о бойкоте. Что значит бойкот? Это отлучение от коллектива. А какое же это воспитание — отлучение от коллектива? Мы в коллективе должны воспитывать людей, коллективом воспитывать! Так что в этом вопросе десятым классом «В» была допущена явная ошибка. И как бы Костров ни объяснял дело обстановкой, нужно прямо сказать: допущена ошибка! И в первую очередь ошибка допущена им. Он комсомольский руководитель класса, и как руководитель он в данном случае оказался не на высоте. В чем заключается искусство руководства? Вы знаете эти черты общественного деятеля ленинского типа: чтобы он был на высоте своих задач, чтобы он в своей работе не спускался до уровня политического обывателя, чтобы он был свободен от паники, от всякого подобия паники, чтобы он был мудр и нетороплив при решении сложных вопросов, где нужна всесторонняя ориентация и всесторонний учет всех плюсов и минусов. И я бы упрекнул Кострова в том, что в очень сложный — не отрицаю этого! — в очень сложный момент жизни класса он не в полной мере оказался на высоте своих задач и, выиграв одно сражение в споре с девочками, проиграл другое. Согласен, Боря?

— С этим согласен. А вообще…

— А ты сам же говорил против «вообще»! — улыбнулся директор. — Кстати сказать, ты очень правильно говорил: истина конкретна, и то, что правильно в одной обстановке, может оказаться совершенно неправильным в другой. Но обстановка-то в данном случае создана чем? Тем, что ты как руководитель или вы, бюро, как руководители класса не проявили необходимой трезвости, выдержки и хладнокровия, которые от вас требовались в этой ситуации, и класс пошел по пути стихийных решений. Правильно это?

— Правильно! — вынужден был опять согласиться Борис.

В том же духе высказался и представитель райкома комсомола, заведующий отделом школьной молодежи. Высокий, стройный («физкультурник», — подумал Борис), с тонкими чертами лица, он все время что-то записывал у себя в блокноте и потом, выступая, иногда заглядывал в него.

— Я хочу сказать еще об одном сильном на вид аргументе Кострова — о Макаренко. Ампутация!.. Но ампутация и бойкот — это все-таки вещи разные. Ампутация, к тому же, производилась Макаренко во имя спасения коллектива, зачатков коллектива от стихии. А у вас?.. Разве у вас такой коллектив, что его нужно спасать? Мне кажется, что Костров соединил здесь разные понятия…

— И механически перенес их из одной обстановки в другую, — добавила Зинаида Михайловна.