Повесть о юности

— А тут и доказывать нечего! Почему ты не обратился со своим заявлением к Игорю, к Вите Уварову? — спросил Феликс. — Почему ты не обратился к Вале Баталину? Боялся! Не надеялся! А почему ты обратился ко мне?.. Потому что обиженным меня считал! Ты думал, если меня из старост сняли, значит я тоже обиделся и обязательно должен идти с тобою. А я вот не обиделся! Раз сняли — значит сняли, на то коллектив!

Заспорили и об этом: прав или не прав Рубин. В чем прав и в чем не прав? И очень скоро обнаружилось, что можно отстаивать правильную позицию, а исходить совсем из неправильных целей.

— Рубин поступил не по-товарищески и неблагородно, — сказал в заключение Кожин. — Я считаю, он должен понести здесь самое тяжелое наказание!

Все было ясно, и в проект решения был включен еще один пункт:

«Осудить поведение комсомольца Рубина как совершенно неправильное и нарушающее элементарные требования товарищества».

И последним пунктом этого решения было записано предложение, сделанное Зинаидой Михайловной:

«Поручить секретарю комитета разобраться в вопросе о Сухоручко и наладить его отношения с классом».

* * *

Отшумели внизу голоса, хлопнула последний раз выходная дверь, и в школе все затихло. Директор тоже собрался уходить — надел шапку, накинул клетчатое кашне, а потом задумался и, заложив руки за спину, прошелся по своему кабинету.

— А правильное решение приняли! — блестя глазами, сказал ему на прощание Кожин, видимо очень гордый тем, что ему пришлось провести такое большое и важное собрание, да еще в присутствии таких людей, как директор, парторг и представитель райкома комсомола.

«Д-да-а!.. — думал директор, меря шагами кабинет из угла в угол. — Д-да-а!.. Решение принято, а вопрос не решен!»

Теперь ему было ясно, яснее, чем когда бы то ни было, что коллектив в классе Полины Антоновны есть. Не лучший и не худший — обыкновенный коллектив, который растет и крепнет. И ничего, что там есть Сухоручко, есть Рубин, — без этого не бывает! «Этакий человек в себе! — вспомнив о Рубине, подумал директор. — Застегнутая душа!» Они потому и заметны, что есть коллектив. Без него они затерялись бы в общей массе, не переставая существовать, или, хуже того, поднялись бы наверх, стали бы вертеться на поверхности.

И неправильно кто-то сказал, что коллектив слаб, не справился со своей задачей. Нет! Один, без классного руководителя, что-то делает и борется. Это директору понравилось. Борис согласен принять на себя все упреки в плохом руководстве, в ошибках, но чтобы он полностью согласился со всеми доводами директора относительно неправильности применения бойкота, — Алексей Дмитриевич в этом не был уверен. Или Игорь Воронов: этакий ежик! «Мы поздно применили бойкот — вот в чем наша ошибка!» Нет! Коллектив как коллектив, хорошие ребята! Но что с ними сейчас делать?

Директор вспомнил только что принятое решение: осудить, признать, указать… Все это так, все это хорошо. Но дело-то заключается в том, чтобы наладить жизнь класса. И последнее предложение Зинаиды Михайловны было в этом отношении наиболее верным: наладить отношения Сухоручко с классом. Но что для этого нужно сделать? Нужно прежде всего разобраться, проанализировать положение!

Тут дверь слегка приоткрылась, и в нее заглянула дежурная уборщица, тетя Катя. Директор вспомнил, что время уже позднее, что тете Кате пора идти домой, и стал одеваться. Голова после целого дня, проведенного в школе, болела, и директор решил часть пути сделать пешочком. Заглянул в магазин, купил внуку десяток апельсинов и пошел не спеша, обдумывая то, что не пришлось додумать у себя в кабинете.

Каково же в самом деле положение? В классе конфликт. Из этого конфликта и вырос бойкот. Бойкот осудили — хорошо! А дальше?.. Конфликт остался? Бойкот остался? Его нужно снимать. А как?.. Кто должен победить в этом конфликте? Ну, тут вопроса нет — победить должен класс, а не единица. Класс нужно поддержать. Он и так в связи с болезнью Полины Антоновны оказался заброшенным: переоценили его, понадеялись на него. И Николай Павлович совсем безответственно отнесся к делу — недосмотрел, недодумал, не заметил тех процессов, которые совершаются в классе. Но в то же время нельзя этот случай не использовать и для Сухоручко. В этом вся трудность: как выйти из положения, как снять бойкот, чтобы в то же время дать урок Сухоручко и сохранить лицо класса?

Директор шел и думал, строил шаткую лесенку вопросов и по ней подбирался к решению этой проблемы, которое вертелось где-то тут, близко, но очень трудно формулировалось. Очевидно, просто устал!

На следующий день он вызвал Сухоручко к себе. Тот вошел и остановился в дверях, потупив глаза и опустив голову.

— Вы меня вызывали, Алексей Дмитриевич?

— Вызывал! — Директор окинул взглядом поникшую, такую необычную для Сухоручко фигуру.