Повесть о юности

Для заучивания наизусть он указал ученикам несколько отрывков — на выбор, на вкус. Из них Борис выбрал «Что на ранней заре шумит и звенит вдалеке?» Беда была только в том, что он этот отрывок не доучил, и спасти его теперь могло только одно: если учитель остановит его, не дослушав до конца. Следовательно, прочитать нужно было как можно более твердо, уверенно и выразительно. Борис так и прочитал — твердо и выразительно, и, судя по всему, Владимир Семенович был доволен. Вытянув шею, он уже поднял подбородок, чтобы кивнуть ему и сказать: «Достаточно, молодой человек, садитесь!» Но молодой человек в этот момент остановился — дальше он не знал. Владимир Семенович подождал немного, оставаясь в той же позе, с вытянутой шеей, а потом понимающе вскинул левую бровь.

— Возьмите книгу, молодой человек, и посмотрите, где вы остановились, — язвительно сказал он. — Какой там стоит знак?

— Точка с запятой, — ответил Борис, заглянув в книгу.

— Так вот!.. — в голосе учителя зазвучал угрожающий холодок. — Вы могли не выучить все, не успеть. Но… «Тут расстались два брага на берегу быстрой Каялы», — читаете вы и на этом останавливаетесь. А дальше?.. «Тут не хватило кровавого вина и храбрые русские окончили пир, напоили сватов и полегли сами за землю русскую. Никнет трава от жалости, — палец Владимира Семеновича многозначительно взлетел вверх, — и дерево печально склонилось к земле… Поднялась беда на Руси, встала в образе девы на землю Троянову и заплескала лебедиными крыльями на синем море у Дона». Вот какие красоты идут дальше! Как же вы могли дозволить себе остановиться на точке с запятой?.. Это говорит о том, что вы учили без смысла. А учить без смысла нельзя. Три балла я вам ставлю, молодой человек!

Борис обозлился и неожиданно для самого себя сказал Владимиру Семеновичу дерзость, тот удалил его из класса. Борису пришлось объясняться с Полиной Антоновной, выслушивать разные неприятные вещи на комсомольском собрании и в конце концов извиниться перед Владимиром Семеновичем. Но сделал он это неискренне, скрепя сердце. В глубине души он считал, что Владимир Семенович к нему придирается ни за что, и невзлюбил его еще больше.

И все-таки Борису искренне хотелось сдержать свое слово перед отцом, перед самим собой и перед директором. Он твердо помнил свой первый разговор с ним при поступлении в школу, но был так же твердо уверен, что директор о нем забыл.

Директор здесь тоже был совсем другой — не такой, как в прежней школе. Он не кричал, не ругался, и никогда не было слышно его повышенного голоса. Но он только еще подходит к школе, а по всем этажам уже несется предупреждающий шепот:

— Алексей Дмитриевич идет!.. Алексей Дмитриевич идет!

Директор войдет в зал, встанет, заложит руки назад и, выставив вперед квадратную черную бороду, поведет глазами — и ребята стараются не бегать, норовят пройти мимо него и поздороваться:

— Здравствуйте, Алексей Дмитриевич!

А он — кому кивнет, кому улыбнется, кого поманит пальцем и о чем-то поговорит..

И так же остановившись в дверях зала, директор однажды поманил пальцем Бориса.

— Ну как?.. Помнишь наш уговор?

— Помню.

— А результаты?

Борис замялся. Директор внимательно следил за ним.

— Цыплят, говорят, по осени считают… Ну что ж! По осени и мы будем считать, в мае месяце!..

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Чтобы понять человека, не всегда и не обязательно нужно знать его биографию. Случайное слово, взгляд или интонация голоса иной раз позволяют почувствовать его внутреннюю сущность лучше самой подробной биографии, и все последующее становится только раскрытием этой первой догадки. Так рассуждала Полина Антоновна, думая о «капитане-два».

С первой же встречи, с того дня, когда Сухоручко подкатил к школе на «зиме», когда она увидела его развинченную походку и руки, засунутые в карманы, Полина Антоновна насторожилась и прежде всего запретила ему ездить в школу на машине. Если она скоро поняла, что в отношении Вали Баталина первое впечатление обмануло ее, то Сухоручко всем своим поведением лишь больше и больше подтверждал его.

Полина Антоновна ждала, например, с его стороны хотя бы какого-то признания ошибочности его лживой реплики при разборе истории с мячом. Но Сухоручко не проявлял ни малейших признаков сознания, раскаяния или просто смущения и вместо этого ни с того ни с сего заявил ей:

— А я пишу стихи!

— Да? — Полина Антоновна вскинула на него глаза.

— А почему вы так иронически говорите? — обиделся Сухоручко.

— Разве? Я просто принимаю к сведению. Или вы чего-то еще ждали от меня? А если хотите знать мое мнение, — пожалуйста! На мой взгляд, писать стихи имеет право далеко не каждый. Для этого… Для этого прежде всего нужно очень много знать!

— А почему вы думаете, что я мало знаю?.. К тому же вы математик, и вам трудно судить о стихах. Много знать нужно только для прозы, а для стихов большого не требуется!..