Повесть о юности

— Тут я вас понимаю, — поспешила согласиться мамаша. — Но… Полина Антоновна! Вы меня, конечно, извините… Я в математике мало разбираюсь, но у вас, очевидно, какой-то другой метод. В школе, где раньше учился Эдик, все разъясняли, прямо-таки разжевывали, а вы их самих заставляете думать!

— Очень хорошо!.. Передайте мою благодарность вашему сыну за его наблюдения, — сказала Полина Антоновна. — Он совершенно правильно понял мой метод. Но менять я его не собираюсь. Я как раз и вижу свою задачу в том, чтобы научить своих учеников думать.

Мамаша была совершенно ясна, и Полине Антоновне хотелось теперь познакомиться с отцом. Но в ответ на высказанное ею это пожелание Лариса Павловна сделала большие глаза и сказала, что отец — «о-очень крупный работник министерства», у него государственные дела и он так занят, что «ходить еще по школам ему некогда».

Было совершенно очевидно, что Сухоручко — это баловень, которого нужно ломать. И Полина Антоновна стала к нему еще требовательней.

Но чем больше она предъявляла требований, тем больше росло его скрытое сопротивление. А может быть — и не только его. За развязностью, дерзостью юноши Полина Антоновна угадывала настроения семьи.

Сухоручко опоздал на урок и в оправдание предъявил записку от матери о том, что он задержался по уважительным домашним обстоятельствам. Обстоятельства эти, как потом выяснилось, заключались в том, что у них что-то случилось с домашней работницей и в свое время не был готов кофе.

У Сухоручко не оказалось тетради, и он сдал работу на вырванном из другой тетради листочке. Полина Антоновна снизила ему за это оценку.

— Почему? — спрашивает Сухоручко. — Я же сделал! А почему я не могу решить на листке?

На другой день с этими же самыми вопросами приходит мать, говорит о формализме, бюрократизме и прочих сильных вещах.

Полина Антоновна заглянула к Сухоручко в тетрадь и, увидев, что задание не выполнено, поставила ему два.

И опять:

— Почему?.. Вы меня не вызывали к доске. За что двойка?

И то же самое через несколько дней повторяет мать, говорит о несправедливости, придирках. Теперь на ее лице уже нет той любезной улыбочки, с которой она пришла к Полине Антоновне первый, раз. Теперь она — воплощенная воинственность и непримиримость.

— Как же так, на ходу, можно ставить двойки? Это методически неправильно! Это невнимание к ученику!

— Да, но задание-то он не выполнил! — твердо противостояла ее натиску Полина Антоновна. — А что изменилось бы, если бы он пошел к доске, постоял там пять минут и сел на место? Только бы время занял!

— Что значит «время занял»? — обиделась мамаша. — Вы несправедливы к моему сыну, придираетесь к нему с самой первой встречи.

— Что же, вы на вашем семейном совете об этом говорите? — спросила Полина Антоновна.

— А как же мы можем не говорить? Это же касается нашего мальчика!

— А вы говорите об этом при вашем мальчике?

— Да… Нет, не то что при нем, но… А почему мы не можем говорить при нем?

— Потому что вы этим губите его!

— Первый раз слышу, чтобы родители могли губить детей тем, что обсуждают их школьные дела!

— Не тем, что обсуждают, а тем, как обсуждают, — поправила ее Полина Антоновна, но поняла ли ее воинственно настроенная Лариса Павловна, в этом она совсем не была уверена.

Наконец послышался и голос отца. Правда, прийти в школу «о-очень крупный работник министерства» не выбрал времени, но он позвонил.

— Это директор?

— Директор.

— Послушайте! Что у вас там в школе творится?

— Простите, с кем я имею честь разговаривать?

— Говорит Сухоручко, отец вашего ученика.

— Ну, а если вы отец моего ученика, то вам следовало бы прежде всего знать имя и отчество директора той школы, в которой ваш сын учится. Это — первое. Второе: у меня, разрешите вам сказать, есть большой разговор к вам. Но говорить об этих вещах лучше всего лично. Прошу пожаловать!..

Но «о-очень крупный работник министерства» не пожаловал. За него продолжала воевать его супруга.

* * *

История с «экскурсиями» очень рассердила Полину Антоновну. Она готова была согласиться с Ольгой Климовной, матерью Бориса, и «начисто запретить все эти футболы-волейболы».

— Нужно в конце концов принимать меры! — горячо говорила она Александру Михайловичу, преподавателю физкультуры. — Нельзя же в самом деле без конца и без ума гонять мяч. Это мне все дело портит.

— Полина Антоновна! Да я разве спорю? — отвечал Александр Михайлович. — К тому же это, если хотите знать, и не футбол. Какой это футбол? Так, размахай какой-то! Но запретить-то просто нельзя. Ценное в нем все-таки есть, согласитесь. Коллективная игра, с чувством локтя!

Полина Антоновна понимала, что просто запретить футбол, конечно, невозможно, и в то же время не хотела больше мириться с этой стихией.

— Тогда ценное нужно отделить от размахая, — сказала она. — А если нынче играют, завтра играют и ничего не признают, кроме этой вашей ценной игры, что же получается? В русло вводить нужно.

— Вот это правильно, — согласился Александр Михайлович. — Займусь, Полина Антоновна, займусь!