Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

С такими мыслями я покидал межинститутское совещание. Со мной уходила многочисленная аудитория, прибывшая сюда со всех уголков страны. Одни подолгу колесили на поездах, другие нескоро и до поездов добрались, кто на верблюдах через пустыню, кто на санях в собачьей упряжке, а кто и по воде. У всех было желание послушать ученых и самим поговорить: поделиться тем, что они увидели и перечувствовали у изголовья больного, за микроскопом на опыте. И ученым, казалось, полезно бы их послушать, сойти на время с высокой трибуны и поменяться местами. Мало ли что могли подметить эти рабочие пчелы науки. Много наблюдавшие, мало теоретизировавшие, но достаточно богатые творческим материалом, чтобы дать тронуться льду, — они тут, увы, не смогли исполнить свой долг. Выступили из них немногие, говорить им позволили только о том, о чем до них говорили основные докладчики, и не дольше десяти — пятнадцати минут. Было похоже на то, что именитые и неименитые ученые ради того, чтобы услышать себе похвалу, соглашались стерпеть одобрение, направленное также противникам. И именитые и неименитые допускали, конечно, что люди из провинции могут быть полезны науке, но зачем позволять им говорить что попало, рассказывать такое, что может не пригодиться ни одной из научных школ? Зачем этот напрасный труд?

В конференц–зале послышалось движение, оно началось где–то у дверей и скоро распространилось повсюду. Не выдержав напора опоздавших, передние ряды людей дрогнули и, толкаясь, опережая друг друга, устремились к свободным местам. Кто–то зашикал, раздались недовольные голоса, и шум так же внезапно, как возник, сменился напряженной тишиной.

Самсон Иванович всего этого не видел. Рассеянный взгляд его блуждал по аудитории, ни на чем не останавливаясь. Лицо выражало озабоченность. Он отвел от трибуны уставшие от напряжения руки, безотчетно поискал для них места и, видимо не найдя его, положил их перед собой.

— В одном из институтов, — продолжал он, — проделали интересную работу. Началось с незначительного на первый взгляд опыта. Кусочки мышиной опухоли три месяца выращивались вне организма, в сыворотке крови белой крысы. Во всем этом ничего необычного не было. Злокачественные опухоли, гибнущие, как известно, в теле чужого вида, прекрасно уживаются вне организма, питаясь его же соками. Эту мышиную ткань, вспоенную и вскормленную в крови крысы, привили здоровым крысам. Надо было ждать, что защитные силы обрушатся на чужеродную — мышиную — ткань и уничтожат ее. Ничего подобного не произошло, кусочки опухоли мыши не рассосались в теле крысы, а привились и даже образовали метастазы. Трудно найти этому объяснение, во кровь не вода, чужое, очевидно, стало своим. Когда я опухоли привитой крысы стали пересаживать кусочки этой ткани здоровым, те в свою очередь заболевали. Извечная вражда, установленная природой, была деятельностью человека устранена. Мышиная опухоль, выращенная в сыворотке крови морской свинки, также изменилась и, привитая в чуждый для нее организм, превосходно принялась. У морской свинки возникла злокачественная опухоль.

Было удивительно, что чужеродная ткань не вызывала сопротивления в организмах крысы и свинки, хотя, строго говоря, перестройка живой клетки не столь уж редкое явление в науке. Выращивая болезнетворные микробы в среде чужого вида, микробиологи настолько изменяли их природу, что они становились неузнаваемыми. Так, бацилла чумы больше не походила на сородичей своего вида. Некоторые микробы, не способные жить в среде, насыщенной пенициллином, так приспосабливаются выживать в гибельных для них условиях, что не могут без пенициллина обойтись. Над всем этим я подумал, когда задал себе вопрос: как быть, как вступиться за человека? Не век же торжествовать слепой силе разрушения?

Опыты с перестройкой видовых свойств раковой ткани подсказали мне новый подход к лечению рака.

Организм человека, подумал я, располагает иммунитетом против злокачественной опухоли. Об этом свидетельствует тот факт, что в сыворотке крови здоровых людей и животных раковые клетки погибают. Болезнь уже в самом начале вызывает сопротивление механизмов защиты, и против чужеродного белка — антигена — устремляются антитела. Почему же это противоборство недостаточно? Почему силы сопротивления не разделаются с вышедшими из повиновения тканями, как они разделываются с микробами и их токсинами?