Повесть о полках Богунском и Таращанском

Мы, сыны ее, бедные труженики, головы сложим, а ее обороним, чтобы расцвела на ее вольной земле пшеница на свободе и сжата была свободным селянством на свою пользу, а не жадным грабителям-кровососам, кулакам-помещикам.

Да, мы братья российским рабочим и крестьянству, как братья всем, кто борется за освобождение трудящихся.

Твои же братья — польские шляхтичи, украинские живоглоты кулаки, царские генералы, французские буржуи.

И сам ты брехлив и блудлив, как польские шляхтичи, — мол, всех перебьем.

Не говори «гоп», пока не перескочишь! Лужа для тебя готова, новый пан гетман буржуйский французской да панской милостью.

Не доносить тебе штанов до этого лета!

Уже мы тебе бока намяли под Коростенем, Бердичевом, Проскуровом. Уже союзники твои оставили Одессу.

Свободная Венгрия протягивает к нам братские руки. Руки ограбленных панами крестьян Польши, Галиции тянутся к горлу твоему, Иуда.

Скоро ли ты, Иуда, повесишься? Удавись, собака!

Именем крестьян, казаков, украинцев — командующие красными казаками: Щорс

и Боженко».

Денис невольно захохотал.

— Ты чего смеешься? — спросил Щорс.

— Над Петлюрой же смеюсь, — сказал ему Денис. — Это здорово!

— Ну, как, по-вашему, это звучит? — обратился он к Рыжему.

— Я полагаю, что все это фамильярно и весьма несерьезно, — сказал Рыжий.

— По отношению к кому фамильярно, я что-то не совсем понял? — перебил его Щорс.

— Вообще фамильярный, несерьезный тон. Я не понимаю, как вы, начдив, решаетесь под этим подписываться?

— Но ведь подписывался же под грамотой турецкому султану гетман Запорожского войска Сирко, — улыбнулся Щорс, надеясь, что до Рыжего «дойдет».

— Нет, он не подписывался; и вообще такого письма не существовало. Это последующий литературный миф.

— Ах, вот как, миф? Да ведь и Петлюра же миф — правда, поганый, — так что это как раз ему по масти.

— Ну, тогда это плагиат. Вы вольны поступать как вам угодно и подписываться под чем угодно, но я бы счел это неуместным и со своей стороны… отказываюсь.

— А это уместно? — протянул Щорс письмо Петлюры.

— А здесь нет подписи Петлюры, и я уверен, что письмо написал какой-нибудь Зеленый, а не Симон Петлюра.

«Симон Петлюра! — подумал Денис. — Как пышно».

— А как его отчество? — спросил он вызывающе.

— Я не знаю или позабыл его отчество. Он известен как Симон Петлюра.

— Серьезный вопрос! — ядовито заметил Денис.

Рыжий не удостоил его ответа. Он мягкими шагами подобравшего когти кота прошелся по кабинету, трогая поочередно разные вещи в комнате и как бы обдумывая выход из создавшегося неловкого положения.

Щорс поднялся со стула, на который он внезапно присел, несколько озадаченный неожиданными высказываниями Рыжего.

— Так, значит, и не договорились с Кочубеем? — спросил он его. — Ну, не беда, завтра поговорим. Мне сейчас, извините меня, некогда. Да и Кочубей, видно, устал с дороги. Я думаю, ваша роль должна будет заключаться в организационной работе по связи с Галичиной. У меня такое впечатление, что у вас больше склонности к работе оперативной. Литература, по-видимому, не ваша специальность.

— Совершенно верно, — поспешил согласиться Рыжий, понявший, очевидно, что этим заявлением Щорс безоговорочно отстраняет его от дальнейшего вмешательства в дело агитации и пропаганды.

ТРОФЕИ

— Как быть, батько, с трофеями? — вошел в штабной вагон комендант Казанок. — Всю станцию эшелонами запрудили. Куда сгружать будем или… как ваше приказание?

— Разберись, Казанок, сам с Филей, а мне потом доложь. Вишь, мудреное дело! По-хозяйски: что полегче да поутюжней — оставить, а остальное прочее, где что в неполадке, у Киев отправить. Да эшелоны чтоб гнали потом обратно что буде силы коменданты. Ну, чтобы н пробку не сочинять, бо уже известно тебе, как я тую пробку выбил у Бердичеве: расстрелял ту сволоту, что нам тут пути загораживала. Для того я вас, коменданты, и уполномочил. А вы ко мне для чего являетесь?

— Ну как же без бумаги, отец? — замялся Казанок. — Как бы сказать — стоит бумаги такое дело!