Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

— А Родькин Седого знает? — спросил Сергеев.

— Говорит, что нет, но объективных данных мы не имеем.

— Ясно, что ничего не ясно, — вздохнул Сергеев. — То, что Кузьмичев настаивает на передаче дела в прокуратуру, мне понятно. Раз передано — значит, раскрыто и можно рассчитывать на награду. Ты получил «Почетного чекиста»?

— Еще нет, но приказ подписан.

— Ну вот, — обрадовался Сергеев. — А Кузьмичев тоже хочет!

— Я же вижу — он не верит в то, что Родькин убийца! — сказал Коля. — Степан Петрович, поймите вы: Родькин — бывший вор, правильно! Но он, кроме этого, еще и гражданин СССР, елки-палки! Мы обязаны его защитить, как всякого другого!

— Что ты горячишься, — улыбнулся Сергеев. — Я разве спорю? Была бы моя воля — я такого, как Кузьмичев, на пушечный выстрел к органам не подпустил. Но в данном случае к моему мнению не прислушались. Нужны доказательства, Коля. Эмоции ничего не доказывают, даже если мы и правы.

— Я найду эти доказательства!

— Найди, — Сергеев поколебался мгновение и продолжал: — Тебе, моему товарищу и другу, я могу сказать: Кузьмичев — хуже врага! Врага можно рано или поздно изобличить и обезвредить! А Кузьмичев — наш случайный попутчик, Коля. К сожалению, сейчас становится ясно, что их у нас не так уж и мало, как можно было думать. Трудное сейчас время.

— Ничего. — Коля сжал губы. — Придет и другое время, я знаю.

— Придет, — сказал Сергеев. — Мы должны в это верить и должны работать для этого. Задержи дело еще на сутки, я позвоню начальнику управления.

Коля вышел из Смольного и вдруг почувствовал себя смертельно уставшим. Не хотелось ни стоять, ни идти, ни думать. «Лечь бы сейчас посреди улицы, — вяло подумал он. — И пусть подобрала бы „скорая“, в больницу отвезла. А там тишина, покой. Ни тебе Кузьмичева, ни тебе проблем. Отдыхай и пей компот».

Нужно было возвращаться на работу, но Коля вышел из автобуса и свернул на Моховую, а потом на Пестеля — решил забежать домой. Маша и Генка неожиданно оказались дома. Генка радостно повис на шее отца, сказал, с гордостью показывая огромный синяк под глазом:

— Отметь в приказе, батя. Была схватка с «урками».

— Ты думаешь, о чем говоришь? — рассердился Коля. — Эх, Гена, Гена. Сколько раз я тебе говорил — не всякие фантазии хороши. Ты опять взбудоражил весь класс? Когда завуч придет?

— Уже приходил, — на ходу бросила Маша. — Его исключают.

— Ну и пусть исключают! — крикнул Генка. — Я страдаю за справедливость!

— Расскажи. — Коля сел к столу.

— Класс разделился, — сообщил Генка. — Я организовал своих, мы решили поступить в бригадмил. А Жуковский говорит: «гадов давить надо!» Ну и подначил своих, они себя «урками» стали звать… После уроков мы им дали…

— А они вам? — Коля невольно улыбнулся.

— И они нам, — хмуро сказал Генка. — За них Осьмушкин, а у него кулаки по пуду.

Маша молча слушала разговор. Она уже знала, как поступит Коля, предвидела реакцию Генки и заранее огорчалась, потому что мир и покой в семье должны были вот-вот уступить место взаимной неприязни и обидам. «Он накажет Генку, — думала Маша. — И будет прав, иначе нельзя, но как же мало в наших руках средств и способов воспитания. А может быть, мы просто неизобретательны?» Ее мысли прервал Коля.

— Вот что, друг, — сказал он Генке. — Ты уже взрослый, и я могу тебе сказать откровенно, как своему товарищу… — Коля задумался, видно было, что ему нелегко начинать этот разговор. — Вот ты разделил класс на «наших» и «не наших». В результате произошла драка. Понятно. Иначе не могло и быть. А ты подумал, что урки ваши — это ведь такие же пацаны, как вы, и родители у них за Советскую власть, и они сами… А ты, выходит, толкнул их к преступникам, обидел?

— Батя, так вышло… — Генка отвел глаза.

— Плохо вышло. Привыкнешь сейчас людей дерьмом считать — как же будешь работать у нас? Прости за громкие слова — у нас первая заповедь — человек! Иначе зачем мы? Глупая получилась игра.

— Я тебя понял, батя. — Генка остановился в дверях. — Ненавижу нотации, но ты сказал по делу. — Генка ушел.

Маша проводила его взглядом:

— Как я устала… Как я устала…

— Я сегодня посреди улицы лечь хотел, — признался Коля. — Я бы, конечно, не лег, ясно. — Он улыбнулся. — Но мысль была, и это плохо. Я тебе вот что скажу: внутренне, морально, что ли, мы не были готовы к тому, что сейчас происходит. Скажи мне кто, что так будет, — я бы его лютым врагом Советской власти назвал. Боюсь, мы не понимали: неизведанные дороги — неизведанные опасности. Не знаю, как ты, а я представлял себе все слишком прямолинейно и красиво. А вот получились издержки — сразу стало не то.

— Ты прав. Мне тоже хочется на все плюнуть и уехать в тихое место, — призналась Маша. — Все время идти «сквозь револьверный лай» — это трудно, Коля.

— А что, — Коля улыбнулся. — Свернем с дороги на тропинку. Тихую такую. Дом купим, курей разведем. Свежие яйца по утрам — полезнейшая штука! Только Генка. Он нас не поймет. Но ведь своя рубашка — ближе к телу.

— Не юродствуй, — обиделась Маша. — Надолго ли нас хватит? Ты об этом подумай.