«Повесть временных лет» как исторический источник

В действительности, как можно легко убедиться на основе таблиц булл, представленных В. Л. Яниным в его монографическом труде, среди оттисков печатей Х-ХП вв. единственным знаком, отдаленно напоминающим «знак Рюриковичей», оказывается плохо читаемый оттиск (в равной мере похожий на схематическое изображение храма) с надписью «град» на оборотной стороне, исполненный штемпелем на прямоугольном отрезке сплющенной массивной свинцовой трубки, который автор усваивает Изяславу Владимировичу, умершему в 1001 г. в Полоцке, хотя сам артефакт обнаружен в слоях 1134–1161 гг. Новгорода[637]. Более того, при всём остроумии определений, последующие «княжеские печати архаичной традиции», как их рекомендует автор —

«Изяслава Ярославича» (с процветшим «крином» или «якорем», названным почему-то «княжеским знаком»[638], с равноконечным крестом, поименованным «четырехлепестковой розеткой»[639]

, и с многолепестковой розеткой, напоминающей розетку на монетах Родоса IV–II вв. до н. э.[640]) только потому, что они несут имя «Димитрий»[641], и

«печатей Николая», усвояемых им Святославу Ярославичу по причине изображения св. Николая на лицевой стороне и лигатуры «СВЯ» — на оборотной, где оттиснута фигура в подряснике с процветшим лотарингским крестом в одной руке и благословляющей другой[642], — не имеют и не могут иметь ничего общего с действительными княжескими буллами XI в., представленными здесь же классическим типом со строчными греческими надписями и изображениями христианских патронов князей, тезоименных по крестильному имени.

Последнее тем более примечательно, что в том же третьем томе «Актовых печатей…» опубликована булла, действительно принадлежащая князю Святославу Ярославичу, на которой изображение св. Николая Мирликийского (надпись «агиос Никула»

) дополнено на реверсе изображением сидящего на престоле Иисуса Христа (Спаса), патрона главного храма Чернигова[643].

Другими словами, как совершенно справедливо писал в свое время В. Л. Янин, становление института русской буллы происходило на протяжении всей второй половины XI в. по образцу булл византийских, причем решающую роль в формировании этого института, как можно думать, оказали своим примером греки-иерархи русской Церкви. Единственным известным пока исключением из этого правила является найденная в 1994 г. в слоях первой половины XI в. Троицкого раскопа печать Ярослава-Георгия с «портретным» изображением князя на лицевой стороне и св. Георгия, очень схожего с изображениями «больших сребреников» Ярослава, — на другой[644], таким образом, подтверждающая мнение В. Л. Янина о развитии русской княжеской буллы по типу греческих.

Так получается, что критический пересмотр предложенной А. В. Орешниковым схемы усвоения древнейших русских монет князьям конца XI и начала XII вв., с одной стороны, находит свое подтверждение в отсутствии места для подобных монетарно-сфрагистических типов в указанный период, а с другой — ставит заново вопросы о принадлежности выделенных типов известных «златников» и «сребреников» определенным князьям и о значении имеющихся на них лично-родовых знаков. Последнее оказывается тем более необходимым, что резкая смена типа монетного чекана уже на ранней стадии эмиссии (после выпуска «златников» и «сребреников» Владимира I типа, несущих на аверсе портретное изображение правителя, а на реверсе — погрудное изображение Иисуса Христа) предполагает достаточно резкий разрыв монетного дела на Руси с византийской традицией и переход к собственной символике, определившей замещение изображения небесного патрона на обороте лично-родовым (?) знаком князя. Как и почему это произошло, сейчас мы не знаем и даже не можем строить сколько-нибудь правдоподобные предположения. Однако подобную смену государственных ориентиров, вероятно, имело бы смысл сопоставить с двумя комплексами известий о «Владимире», нашедших свое отражение на страницах ПВЛ, заставляющих, порою, думать, что речь идет не об одном, а о двух князьях с одинаковым именем.